Эксперимент со временем
Шрифт:
«Не может быть такой вещи, как мгновенный куб… любое реальное тело должно иметь длину, ширину, толщину и… длительность».
Следовательно, для него, как и для Хинтона, материя тянется (длится) во времени.
«Например, представим себе несколько портретов мужчины. На одном из них он запечатлен в возрасте 8 лет, на втором — 15 лет, на третьем — 17 лет, на четвертом ~ 23 лет и т. д. Все они, несомненно, являются поперечными сечениями, или, так сказать, трехмерными изображениями его четырехмерного существа, которое есть неподвижная и неизменная вещь».
(Предполагаемые портреты должны были бы быть скульптурными, трехмерными. Но смысл, впрочем, ясен.)
Он неоднократно подчеркивал, что между временным и пространственным измерениями нет качественного
«В действительности существует четыре измерения. Три из них мы называем тремя плоскостями пространства, а четвертое — временем. Мы, однако, склонны проводить мнимое различие между последним и тремя первыми, поскольку с начала и до конца наших дней наше сознание скачкообразно движется в одном направлении — в последнем из упомянутых измерений».
Чуть ниже Г.Дж. Уэллс говорит о движущихся во времени элементах как о «наших ментальных существованиях». Обратите внимание на употребление им множественного числа. Нет никакого всеобъемлющего движущегося пласта (stratum), заполняющего пространство между различными наблюдателями, но есть множество «ментальных существовании» — по одному на каждого наблюдателя; и именно их движение — и только их движение — определяет, какое измерение является временем.
В этом утверждении подразумевается нечто, о чем Уэллс специально не упоминает. Каждое такое ментальное существование сосредоточено в мозге (или вокруг мозга) соответствующего наблюдателя, а значит, в своем движении должно следовать за тем пучком находящихся в четырехмерной протяженности неподвижных нитей, который представляет этот мозг. Тогда, если именно движение «ментального существования» заставляет наблюдателя проводить искусственное различие между временем и пространством, каждый наблюдатель должен думать, что время простирается как раз в том направлении,в каком протянута линия его тела. Таким образом, линия его тела казалась бы ему протянутой строго в его собственном временном измерении и не отклоняющейся в том или ином направлении в пространстве. Иначе говоря, если бы он сидел в вагоне движущегося поезда, он сам себе казался покоящимся (до тех пор, пока не начал бы размышлять о своем положении).
Скажем больше. Линии тел различных наблюдателей никогда не бывают параллельными, а расстояния между нашими телами в пространстве — постоянными. Поэтому различные наблюдатели должны были бы придерживаться немного различных мнений относительно истинной направленности временного и пространственного измерений.
И, наконец, заметим, что Уэллс, подобно Хинтону, не упоминает о том, что на движение любой вещи во времени должно затрачиваться время.
Теория относительности — это частная теория, привитая к общей теории вселенных, имеющих временное измерение, а значит, ни приживание побега, ни отторжение его не могут поколебать устойчивость самого древа.
Релятивисты перевернули методы, которыми пользовались в XIX веке приверженцы теории временного измерения. Ряд явных аномалий при проведении определенных оптических экспериментов заставил Эйнштейна впервые в истории выдвинуть идею о том, что различные люди должны иметь разные взгляды на время (показываемое часами) и пространство (измеряемое в родах [8] ). Отсюда Минковский сделал заключение о существовании четырехмерной протяженности; различие между ее измерениями не качественное, а лишь кажущееся, поскольку каждый наблюдатель считает, что время тянется в направлении линии его собственного тела, представляющейся ему прямой.
8
Род — мера длины, равен приблизительно 5 м.
В теорию Эйнштейна входит и другое предположение. Но оно, к сожалению, переносит интересующую нас проблему за пределы разумения обывателя. Оно гласит, что «пространственно-временная» протяженность не «плоская», а «искривленная».
Однако ни одно из этих сделанных релятивистами дополнений не оказывает решительно никакого определяющего влияния на более широкую доктрину, рассмотрением которой мы займемся в нашей книге, — доктрину, в общем имеющую отношение к теории временного измерения. И у читателя нет необходимости соглашаться или не соглашаться с нижеизложенным в зависимости от того, принимает он учение Эйнштейна или отвергает.
В теории относительности протяженности протянувшихся во времени объектов обычно называют «мировыми линиями», а иногда просто «траекториями».
«Человек, — говорит профессор Эддингтон [9] , — это четырехмерный объект, сильно удлиненный по форме; или, выражаясь обычным языком, можно сказать, что он имеет значительную протяженность во времени и малую протяженность в пространстве. Практически он изображается в виде линии — своей траектории в мире». Добавление последних трех слов к вполне законченной формулировке, вероятно, покажется читателю какой-то уловкой, ибо как может линия быть и наблюдателем, и его путем? Но несколькими строками ниже Эддингтон берет на себя труд пояснить свою мысль. «Траектория» (предположительно физического) наблюдателя — это «сам» наблюдатель. (Курсив Эддингтона.) И далее на той же странице он замечает: «Природное тело тянется как во времени, так и в пространстве и, следовательно, четырехмерно».
9
«space, time and Gravitation», p. 57.
Идея достаточно ясна. Для любого конкретного наблюдателя, созерцающего такую систему неподвижных, материальных линий, видимость движения в пространственных измерениях можно было бы создать, как и в модели Хинтона, за счет действительного движения поля наблюдения вдоль «траектории» наблюдателя перпендикулярно временному измерению. Но предположить подобное значит намекнуть, что движущееся во времени поле наблюдения принадлежит психическому наблюдателю, ибо физический наблюдатель уже определен нами как «траектория», по которой происходит движение.
Итак, релятивист оказался в крайне затруднительном положении. С одной стороны, ему вовсе не хотелось бы обременять себя каким-то психическим наблюдателем. С другой, он не желал бы прослыть человеком, не ведающим о том, что мы наблюдаем события последовательно. Именно эта двусмысленность ситуации толкает его на намеренно уклончивое заявление. «Наблюдатель движется вдоль своей траектории», — говорит он и предоставляет читателю возможность делать из этого какие угодно выводы.
К сожалению, читателю, как правило, позволялось представлять «наблюдателя» в виде некоего физического аппарата — органического или неорганического. И не его вина, что он склонен думать, будто «траектория» образована особыми искривлениями релятивистского «пространства-времени», а физические элементы тела наблюдателя движутся по этим траекториям, оставляя на них позади и впереди себя пустоту.
Но вознамерься он утверждать, что именно таково учение об относительности, ему растолковали бы, что траектория, которая реальна в том смысле и в той мере, в какой она объясняет все физические характеристики движущегося по ней воображаемого трехмерного объекта, должна быть в каждом из своих поперечных сечений физически неотличима от самого воображаемого объекта. Физически траектория действительно есть объект, протянувшийся во времени.
В этом — вся суть. То, что, собственно, можно было бы считать движущимся по траектории, должно отличаться от неподвижных сечений самой траектории.