Эксперимент
Шрифт:
– Иди отсюда! – злобно посмотрела на него Лилит и пошла к кровати подруги, которая очень быстро теряла здравый рассудок, и почти уже бредила.
Левиафан вернулся через две минуты с двумя таблетками на ладони.
– Что это? – недоверчиво спросила Лилит.
– Снотворное! – довольно прошептал он и кинул пилюли в стакан с водой.
Через двадцать минут они сидели в гостиной. Лилит молча смотрела куда-то в пустоту, вампир разглядывал интерьер. Его лицо было совершенно спокойным. Он не переживал, не расстраивался, ему было побоку то, что произошло час назад. Смерть всегда с ним рядом и он привык к ее меланхоличному присутствию. Порой он даже удивлялся, с каким изяществом и безжалостностью она забирала жизни.
– Как же так? – тихо спросила Лилит, переводя глаза на вампира. Он посмотрел на нее в ответ и улыбнулся.
– Лилит, ты веришь в судьбу?
– Частично! Я просто считаю, что можно избежать
– Да? Интересно, и как же это сделать? Вот Марк, садится в машину и разбивается, причем умирает он, а не его друг. Почему он не избежал этого, Лилит? Потому, что ты думаешь, что ты настолько умная и хитрая, чтобы тягаться с судьбой, да? Но она из тебя лепешку сделает и покормит ею смерть. Судьба – это твой рок, от которого ты ни куда не денешься. Ты можешь отказаться от жизни, ты можешь избежать любви, ты можешь скрыться от видимой смерти. Но ты не можешь отречься от судьбы. Твоя жизнь расписана по пунктам еще до твоего рождения. Все решено за тебя, ты ничего не решаешь, так же, как и не решил Марк, хотя он чувствовал эту неизбежность.
– Как это? Когда? – удивилась Лилит.
– Кода я с ним за костюмом ездил. Он сказал мне о том, что у него не хорошее предчувствие по поводу свадьбы. Видишь, как судьба с вами играется. Она дает возможность, маленький шанс заподозрить что-то, человек чувствует какое-то низкодушие от жизни, но не обращает на это внимания, как и Марк, и ничего не делает.
– Ты в судьбу веришь? Я думала ты только в себя веришь!
– Нет, Лилит, я верю только в человеческую судьбу. Я человеческий фаталист! Со своей судьбой я распрощался в двадцать девять лет в 1554 году. Скажи мне, разве судьба и вечность могут быть совместимы? Я давно уже не чувствую никаких дивинаций. Я игнорирую жизнь, время и судьбу. Меня эти три формы совершенно не беспокоят. Судьбе просто со мной не интересно. Жизни у меня нет потому, что я уже давно мертв, а время только отсчитывает века. Но я впервые начал бояться судьбы совсем недавно… твоей судьбы, Лилит. Как бы я хотел знать, когда с тобой что-нибудь случится, чтобы быть рядом и попытаться предотвратить это. Но увы. Вы пешки, Лилит, жалкие пешки, которыми играют высшие силы. Но вам был дан мозг, чтобы отвлекаться от всей серьезности ситуации. Ведь всегда есть люди, которые считают, что можно смело послать судьбу ко всем чертям…
– А разве это не так? Разве ты не это сделал, когда воскрес снова? – растерянно спросила Лилит.
– Нет, не так. Судьба, все-таки, не безжалостная тварь. В принципе, она всегда дает шанс людям, двоякое действие. Например, я не думаю, что в твоей судьбе было предписано, что ты будешь встречаться с вампиром. Тебе просто дали выбор, и ты его сделала. Когда твоя же судьба отводила тебя от меня, ты опять сделала свой выбор и не в ее пользу. Ты не можешь сотворить свою судьбу, но ты можешь воспользоваться тем, что она тебе дает. И как ты этим воспользуешься – это будет твой выбор и твоя ошибка. Что касается нелепой смерти Марка, то мне кажется, что судьба и смерть идут нога в ногу, они хорошие подружки. Только судьба более благосклонна потому, что дает шанс сделать выбор, а смерть – не дает. И когда она хочет забрать кого-то у жизни, она приходит к судьбе и говорит: «Все! Хватит с него попыток и шансов! Я забираю его!». И в этот момент уже неважно, где ты будешь, решение было принято. Если ты дома, то у тебя случится сердечный приступ. Если ты в поезде, то он сойдет с рельс, но погибнешь только ты. Лилит, ты никогда не замечала, что люди вспоминают о судьбе, когда рядом смерть? Они не могут существовать друг без друга. Там что-то происходит наверху! – внезапно сказал он, вскочил и побежал в комнату, где они оставили Жаклин.
Когда он вошел, Жаклин наносила последний порез на венах. Он мгновенно подлетел к ней и зажал ей руки, тем самым останавливая кровь и ее глупые действия.
– Вызывай врача! Психиатра желательно! – крикнул он вошедшей Лилит.
19
«Какой бред! Марк погиб в день собственной свадьбы. Жаклин лежит в больнице для душевнобольных. Я опять одна.»
Лилит закрыла глаза и в памяти всплыла картина, в которой, словно в фильме, двигались люди. Жаклин вырывается и кричит, санитары пытаются скрутить девушку в свадебном платье. Оно уже не белое – весь подол в крови. У Жаклин совершенно не понимающий взгляд, она смотрит сквозь людей, сквозь стены. А смотрит ли она вообще? Такой абсолютно стеклянный взгляд, как будто ее глаза ненастоящие, и она пытается посмотреть сквозь искусственную призму, но она ничего не видит. Ее окутывает дикая сердечная боль. Она потеряла человека, ради которого начала меняться, она потеряла себя. Сумасшествие продралось в ее мозг. Это не любовь вены резала – это помешательство. Санитары вкалывают ей какой-то мощный антидепрессант, вперемешку со снотворным и успокоительным. Жаклин, задыхаясь, опускается на колени и закатывает глаза. С ее головы не переставая сыпется белые цветы от фаты, но она уже их не видит. К ней подходит врач, открывает ей веки и светит маленьким фонариком в глаз. Зрачки реагируют на свет и начинают сужаться. Он открывает ей рот и осматривает полость. С такой брезгливостью и тошнотворностью он все это делает, что Лилит хочется переломать ему руки. Врач не понимает, он психиатр, он каждый день такое видит, привык. Жаклин лежит на полу с закрытыми глазами, ее дыхание свистящее, рядом с ней лежит фата. Лилит смотрит на ее руки: сквозь забинтованные порезы сочится кровь. Переломанные ногти, и вместо них тоже – кровь. Врач требует, чтобы ее раздели потому, что кровавая принцесса в отделении не нужна. Лилит хочет помочь, но ее не пускают. Санитары грубо режут шнурки на корсете и, совсем не по-человечески, без капли сострадания, стягивают его, юбки от платья, они просто отшвыривают их ногами в сторону. Жаклин лежит в одном белом нижним белье, а везде, под ногами, хрустит бисер, осыпавшийся с ее платья. Потом доктор заполняет какие-то бумаги, небрежно кивает санитарам на обколотое успокоительным тело. Они поднимают его, сообщают номер больницы и уходят…
– Милая, ты мне не нравишься в таком состоянии. Я бы очень не хотел выписывать тебя в соседнюю палату к Жаклин.
– Я никак не могу выкинуть из головы вчерашний день. Жестокость врачей, безразличие жизни…
Левиафан бросил на нее косой взгляд и пошел бродить по комнате, что-то бормоча или напевая себе под нос.
– Почему ты все время улыбаешься и поешь? – спросила Лилит, наблюдая за ним.
– Я релаксирую. Песни помогают отвлечься, абстрагировать мозг, а улыбка помогает не заводить нервную систему. Да и в конце концов, я просто люблю петь и улыбаться, я так больше похож на дурака. А дуракам, знаешь ли, намного проще живется, и судьба на них плюет, и смерть вроде не трогает.
– Что-то я не могу сказать по Жаклин, что ей хорошо живется…
– Жаклин по-настоящему умом тронулась, а я говорю о людях, которые подло прикидываются дураками и живут хорошо, пользуясь выгодой от этого слова, вида и поведения.
– Левиафан, отстань от меня! У меня нет настроения слушать это. – Лилит встала, взяла ключи от машины и прошла мимо вампира.
– Куда это ты? – спросил он удивленно, провожая ее взглядом.
– Пойду, покатаюсь…– бросила она, хлопнув дверью.
Лилит включила диск с невообразимо грустной музыкой в машине, нажала газ и поехала. Солнце пыталось пробиться через тучи, но безуспешно. На небе болтался только его бледно-желтый силуэт. Вот-вот должен был начаться дождь, но он не начинался. Лилит остановилась на светофоре. Пока горел красный свет, она смотрела на длинный белый капот. В ее голове было пусто. Нет мыслей, идей.
Сзади раздался нервный гудок. Светофор уже давно переключился на зеленый, а Лилит все витала в облаках, задерживая людей. Лилит нажал на газ и поехала вперед.
Как-то даже не заметно и не понятно она приехала к психиатрической больнице, в которой лежала Жаклин.
– Как ты? – спросила она через решетчатое окно.
Жаклин сидела на кровати, в шортах по колено и в майке. Ее лицо, без косметики, выглядело на два-три года моложе. Волосы взъерошены, и на них поблескивали блестки от лака. Жаклин подпирала коленями подбородок. Она бросила странный взгляд на Лилит и подняла голову. Лилит заметила бинты на кончиках пальцев, там, где Жаклин вырвала ногти с мясом. Лицо ее было чуть-чуть расцарапано, а на запястьях красовались огромные бинты.
– Как я? – повторила она вопрос.
Ее голос не был похож на голос прежней Жаклин. Он был какой-то сырой и утробный, как у мертвеца. Ее взгляд был ненормальнее, чем у самого настоящего психа.
– Ты не очень хорошо выглядишь… – негромко сказала Лилит.
Внезапно Жаклин засмеялась глухим, звериным смехом.
– А как я должна, по-твоему, выглядеть? – она приблизила лицо к решеткам, и не моргая посмотрела на подругу. Лилит замялась. Жаклин пугала ее: поведение совершенно другого человека, окутанное злостью и ненавистью.
– Как я должна выглядеть, Лилит?! – закричала она. – После того, что случилось, ты считаешь, что я должна хорошо выглядеть?
– Я не это имела в виду…
– А что ты тогда имела в виду? – перебила ее Жаклин, пристально впиваясь в нее глазами.
Лилит отвела взгляд и слезы подступили к горлу. Она закусила нижнюю губу и, снова, повернулась к Жаклин.
– Мне не стоило сюда приезжать! – тихо проговорила она, развернулась и пошла.
Жаклин что-то кричала ей в след, но Лилит старалась не вслушиваться в эти крики. Через десять минут она сумела найти лечащего врача.