Эксперимент
Шрифт:
Левиафан растянулся в довольной улыбке и выглянул в окно. С такого ракурса он был похож на самого антихриста, необыкновенно красивый, безудержно притягательный, огненно-страстный и, безусловно, подлый и коварный.
– Нет. – Медленно произнес он отказ, оскаливая зубы.
Лилит успела поймать свою челюсть, пока та отваливалась от шока и удивления.
– Что? – вскрикнула она.
– О, вот так-то лучше! Я сегодня просто плохо слышу…
– Пошел ты! – терпение у девушки лопнуло и она повесила трубку, если так можно сказать.
Как только за ее спиной закрылась железная дверь, Лилит со всей силы ударила кулаком в стену и взвизгнула от боли. С костяшек сразу же куда-то сбежала вся кожа, оголив
Внезапно ей стало страшно за свое будущее и обидно за себя. Самолюбие просто рыдало от обиды и оттого, что его так сильно унижали. Лилит просто сидела на коленях посреди грязной и холодной камеры. На мгновение ей даже захотелось умереть, закрыть глаза и никогда больше не открывать их снова. Ей казалось, что ее предал весь мир, причинив невыносимые страдания. Внутри ужасное чувство, которое схватилось руками и ногами за пучки нервов и драло их в разные стороны, жутко крича и ревя при этом. Нервы болтались из стороны в сторону, нанося боль, не было сил избавиться от всего этого. Как можно избавиться от самого себя? Ведь так страдать может только обиженное, оскорбленное и униженное «Я». И оно настолько обозлилось на весь мир, что даже думать ни о чем не могло, кроме собственных страданий, терзая тело на части, как собаки, разрывая зубами плоть, наплевав на ощущения жертвы.
И вот, когда наступает такой момент, наполненный больными чувствами, кажется, что жизни больше не будет, что легкие уже больше никогда не смогут наполниться чистым кислородом. Хочется превратиться в мумию, сразу же иссохнуть, не взирая на молодость. Кажется, что сведенные пальцы на ногах никогда больше не расслабятся. Электрический импульс, судорожно сокращающий мышцы, никогда не покинет тело. Мини апокалипсиса, конец света одного создания, его тела, его жизни.
Безразличие подло скрылось. Можно плевать на всех без оглядки, чем все и занимаются. А попробовал бы кто-нибудь плюнуть на себя! При этом судорожно не просчитывая ходы и итоги выгоды, которую можно поиметь, плюнув на себя. Безразличие и «Я» работают вместе только тогда, когда они объединены против кого-то другого, против друг друга они никогда не смогут пойти. И всем певать, что происходит вокруг, кто умирает, кто рождается. Кому какое дело? Миру глубоко начихать на кого-то конкретного. Кто он такой, чтобы целый мир одного человека обратил свое драгоценное внимание на другого? Кажется, что в целом мире человеческих миров нечего делать таким товарищам, как Люцифер или Иисус. Кто они? Кто они такие по сравнению с эгоцентризмом человека? И все старательно берегут свое «Я» – своеобразное кощеево яйцо. Разбей «Я» и считай человека больше нет. Он падает плашмя на пол и трясущимися руками начинает собирать свое разбитое на частички «Я», что-то клеит, а что-то приходится и выкинуть, и в итоге уже получается чужое «Я». Но очень тяжело добраться до тайника, в котором спрятано «Я».
Левиафан напролом, продираясь сквозь к тернии к звездам, без жалости и сожаления к себе, почти нашел этот тайник. Он уже стукнул в дверь, за которой находится «Я». Но вот вопрос: а оно ему зачем? Что получает человек, разбив чье-то самолюбие, эго? Эстетическое и моральное удовольствие? Или это сильная и совершенно не нужная демонстрация характеров, которая обычно приводит к глобальной не совместимости. А раз он уже ломится в дверь, за которой стоит драгоценный сундук с эго, то рано или поздно дверь откроется, и эго убьют. А что происходит, когда эго не ранено, а когда оно мертво, убито, его вообще нет? Нет больше и его хозяина.
Лилит их отношения напоминали армию, где все время идет подавление чей-то личности, чьего-то достоинства и характера. Но она слишком любила свое «Я», чтобы так просто открыть дверь и позволить его уничтожить.
– Hallo, Sebastian… – Он набрал номер своего немецкого друга. – Wiegeht’sdir? – Левиафан включил громкую связь и развалился в кресле.19
– Recht gut. Danke. Was gibt’s?20
– Ich will sie ermorden…Ich bin so m"ude. Es konnte so nicht weiterlaufen.
– Was meinst du? Das kannst du nicht Machen! Sie soll leben!
– Ich kann es nun nicht mehr
– Mein Gott, was ist denn da passiert?
– Wie "ublich. Sie will mich umbringen. Kein Rettungsmittel. Keine Hoffnung. Ich bin in sie verliebt . Ja. Ich bin. Das ist ja schlimm, so geht es doch nicht. Es ist schrecklich. Ich t"ote sie
– Ruhig, mein Freund! – призвалСебастьян. – Bist du verr"uckt ? Und nun lass sie in Ruhe.
– Nein. Aber ich will sie sterben. – УсталоответилЛевиафан, прикуриваяочереднуюсигарету.
– Was? Die sch"oneste Frau! Das ist, was du schon immer wolltest! Jetzt hast du sie! Warte, jemand geht…
– Ok dann…
– No, no, don’t worry. That’s my assistant and she doesn’t know English. We can keep talking. I just don’t want you to let go being in such a depressed mood. I’m thinking of what you may do and…no, keep talking now!
– Okay, okay, – рассмеялсяЛевиафан. – I’m always glad to have a talk to you. What things are you speaking about that I may do? I don’t want her to live that’s all. I don’t want to bring her back. I don’t want her to touchme. To kiss me. Tospeaktome!
Голос Левиафана дрожал. Наверное, впервые в жизни эта дрожь, глотающая слезы отчаяния и боли, была вызвана женщиной. Ему было стыдно это признавать, но Себастьяну он мог довериться.
– What does she do? Can you describe what exactly she does? What makes you be so upset and hopeless? I no longer know you…
– She is…a child of Hell, having nothing human. I created her. I fell in love with her face, figure. I have never in my life been able to imagine any other sort of love until I’ve got acquaintance with her. Not with her face. With her! Her character and soul, if she has anything of that!.. I feel devastated…
– Where’s she now?
– In a cell.
– Where? Are you out of your mind? What’s she doing there?
– Realizing her right to be having rehabilitation curse.
– Get her out of there! Now!
– No. I won’t. – Левиафанаотвернулсякокну. – I’m going to get over with her absence.
– Crazyman! – Себастьян кричал в трубку. – You will be sorry for this. You will be!
– Maybe. But now I don’t want her…
– Call me back when you get her out. I wanna listen to your apologizes and sufferings about your being in love with her and how dare you bring her to a cell. I know and you know that whatever happens but you will get her out of the cell, embracing and kissing, worship her beauty and caressing against her perfect body…21
Нервы вампира не выдержали и он бросил трубку, жадно облизывая клыки и губы…
– Мисс! – обратился к ней дежурный. – За вас внесли залог.
Лилит встала с пола и посмотрела на него таким взглядом, что ему захотелось сбежать.
Она вышла на улицу, и свежий, прохладный воздух тут же ворвался в ноздри, причиняя легкую, приятную, покалывающую боль. Взгляд пал на блестящую инфинити, рядом с которой стоял вампир, и на его лице как всегда была довольная улыбка. Он разглядывал грязные сосульки вместо волос, пыльные и черные пятна на одежде. В его ноздри ворвался запах крови, и он сразу же целиком окинул взглядом девушку, увидел сбитые костяшки на руке и улыбнулся еще шире.