Экспериментальная космическая станция на орбите

Каманин Николай Петрович

Молчание. Желающих уезжать не оказалось. Начальник школы встал, пожал каждому руку: «Спасибо, товарищи», – и ушел.

Вытирая пот на лице, Борис проговорил:

– А все-таки жарковато…

– Перестань со своей жарой, – огрызнулся белобрысый. – Когда о ней не говорят – легче.

Школа росла на глазах: Появился свой аэродром, свои самолеты. Вместе с ними приехал и инструктор старший лейтенант Григорий Шилов. При первом знакомстве грозился: «Семь потов сгоню!» А на деле оказался добродушным и мягким. Ругаться не умел. Тряхнет густым непослушным чубом, поведет остреньким носом, подмигнет задорно: «Слетаем?» Казалось, дай ему волю,

будет летать и день и ночь, без устали. Позавтракает прямо в кабине, пожует бутерброд – и пошел… Прихватит с собой кого-нибудь из курсантов: смотри, мол, как надо осваивать воздушную стихию.

К Борису он подошел, оглядел с головы до ног оценивающим взглядом, потрогал его плечи, похлопал по спине: «Вынослив? Ну, ну! С тебя спросу больше».

У Бориса, как назло, не получалась посадка: нет-нет да и «даст козла». Самолет прыгает как на ухабах. При каждом ударе Шилов приговаривает: «Не рви, не рви…» А потом грозно: «Еще раз взлетай!» И тут же снова на посадку: «Смотри, до земли один метр. Смотри и учись». Казалось, машина уже касается колесами полосы, а инструктор в этот момент дает газ, уходит на второй круг и все повторяет: «До земли один метр. Один! Заруби себе на носу этот рубеж. Зарубил? Теперь садись».

Сел Борис аккуратно, чисто. Больше не было «козлов». Шилов отучил. Инструктор и впрямь сгонял с него семь потов, а через год написал в характеристике: «Летное дело любит. Материальную часть самолета и мотора знает хорошо, эксплуатирует грамотно. Трудолюбив. Пилотаж в зоне освоил. Перегрузки переносит хорошо…»

А в Прокопьевск летели письма:

«Учусь летать, мама. Ой, как это здорово! Бывали дома дни, что промелькнут неприметные, будничные, в цепочке таких же обычных. И лишь шелест сорванного листка календаря напоминает – прошел, А такие, как у нас в школе, пролетают на крыльях солнца и прозрачного неба, оставляя за собой ощущение радости и как бы поднимая выше на одну ступеньку летной азбуки…»

«Летаю, мама. Сегодня принимали присягу. Скажу тебе, не просто дать слово трудиться и нести службу, как этого требуют уставы. Армейская жизнь трудная. Но не было в нашей клятве жертвенности, отрешенности от будничных забот и настроений. Это и не было борьбой с самим собой, колебанием, сомнением. Все было просто, как дыхание. Мы клялись знамени и себе…»

Пролетела осень, за ней зима. Серые дни с холодными ветрами сменились солнечными, по-весеннему светлыми. Снег почернел, стал ноздреватым, низины досиня набухли водой. День и ночь летели над степью журавли, гуси, утки, и казалось, никогда не кончится этот перелет с радостно возбужденным криком и гомоном.

«Вот и мы, мама, как перелетные птицы. Скоро разлетимся по строевым частям, кто куда…»

…Широкоплечий, мускулистый, с красивым волевым лицом лейтенант Волынов производил впечатление сильного и мужественного человека. Сказывалась закалка шахтерского детства. В полку не было сомнения, что он станет неплохим летчиком. Но подполковник Федорец не привык судить о людях по первому впечатлению. Каждому из вновь прибывших он устраивал экзамен в воздухе. Наступила очередь и Бориса, Над летным полем клубились облака. Пошел легкий снежок. Подобно майским мотылькам, хлопья ударялись в стекло кабины, вспыхивали и искрились в лучах блеклого солнца.

Спарка вырулила на старт, раскатисто загудела двигателем и, промелькнув над взлетной полосой, решительно полезла вверх. Федорец сидел, откинувшись к спинке, не спуская взгляда

с приборов. Показания их не вызывали тревоги. Самолет шел с набором высоты. Волынов пилотировал уверенно, реагировал на малейшее отклонение от заданного режима и вел машину строго по маршруту. За облаками Федорец несколько раз создавал ему сложные положения, но молодой летчик действовал расчетливо и хладнокровно. Борис старательно демонстрировал все свое умение, все, что познал и приобрел в училище. Весь полет Федорец молчал. Когда зарулили на стоянку, удовлетворенно заметил:

– Неплохо. Учил вас в училище опытный инструктор. Так?

– Верно, – удивился Борис. – Вы знаете Шилова и старшего лейтенанта Решетова?

– Нет. Незнаком с ними. Но почерк их чувствую, Хороший ученик впитывает в себя характер учителя. Это вроде известной поговорки: «Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты».

…Полеты, полеты, полеты… Днем и ночью, в ясные, солнечные дни, когда видимость, как говорят летчики, миллион на миллион, и в непогоду, когда свинцовое небо кажется суровым и неприступным. Каждая встреча с небом – новая ступенька на пути к летному мастерству. Много таких ступенек на лестнице в небо, крутых и высоких.

Борис был летчиком-перехватчиком, искал и находил в небе условную цель, атаковал, фиксируя стрельбу на ленте фотопулемета. По этим данным на земле выставляли оценки. О тех, кто пришел в часть вместе с ним и попал под «опеку» дяди Вани, говорили: «Молодые перенимают почерк Федорца». Твердый, уверенный почерк.

Потом он учился у нового командира – майора Иванова. Случалось, что вдвоем они попадали в сложные ситуации. Осенняя погода капризна. Закроет облачность землю, разбушуется снежный заряд, ничего не видно, сплошная тьма. «Как поступить?» Спокойный голос комэска – «Пошуруй в голове» – вселял уверенность в своих силах. Майор не любил подсказывать: «Помни, что небо не столбовая дорога. В случае чего на обочину не свернешь, не отстоишься у края. Решай. Решай быстро. В запасе у летчика только секунды».

Учился Борис в небе, учился на земле. Ребята избрали его комсомольским секретарем. Появились новые хлопоты, новые заботы. Днем – аэродром, занятия в классах, спортивные соревнования, репетиция в клубе… Вечером – университет марксизма-ленинизма. Каждая минута на счету. Всюду успевать нужно.

Он успевал. И дружил с ребятами так, что в любую трудную минуту именно ему они доверяли право помочь, посоветовать, ибо так понимают дружбу летчики.

На полках холостяцкой комнатки теснились книги. С письменного стола из рамки фотографии смотрело улыбающееся девичье лицо. Когда-то с Тамарой Савиной, дочерью шахтера, вместе учились в школе. Тогда и подружились. Потом Тамара приехала к нему. Маленькая чердачная каморка – почти под крышей старого купеческого дома – преобразилась, заиграла чистотой, согрелась уютом.

Однажды пришла в Прокопьевск телеграмма:

«Мама, береги Тамару. Ты скоро будешь бабушкой. Если родится сын, назовите Андреем. Я по-прежнему летаю. Все хорошо».

Но он в то время уже не был летчиком в обычном понимании этого слова. В тот год Борис Волынов вместе с первой группой будущих космонавтов приехал в Звездный. Начался новый этап в его жизни, жизни необычной, трудной, наполненной особым содержанием: рождалась новая профессия – космоплаватель. Те, кто готовил себя к встрече с космосом, познавали новые науки, проходили сложные тренировки на различных стендах, закаляли тело и волю.