Эксперт № 19 (2013)

Эксперт Эксперт Журнал

Максим Соколов

На эти майские праздники против обыкновения было меньше публичных дискуссий на тему об утраченной возможности пить баварское пиво еще в 1941 г., а те выступления, что были, локализовывались в узкоспециализированных СМИ для целевой аудитории, претерпев тем самым сильную маргинализацию.

Казалось бы, в том нет большой беды для ценителей баварского пива урожая 1941 года, а также (более умеренный вариант) для ценителей празднования Дня Победы путем забвения. Доколе никто силой не навязывает на них георгиевскую ленточку,

разойтись по принципу «У вас своя свадьба, у нас своя свадьба» представляется самым разумным решением. Тем более что нелюбовь к народным торжествам всегда имела место у части публики. Еще в «Фаусте» (сцена «У городских ворот») сам доктор, наблюдая народное пасхальное веселье, предавался шовинизму и милитаризму: «Как человек, я с ними весь, // Я вправе быть им только здесь» — тогда как его ассистент Вагнер занимал гораздо более трезвую позицию: «Как сумасшедший, бесится народ // И это он зовет весельем, пляской, пеньем». То ли дело в цивилизованных и демократических странах.

Цивилизованный развод — вроде бы самое милое дело. Не видящие в празднике Христова Воскресения ничего, кроме поповского мракобесия, а в Дне Победы ничего, кроме шовинизма и милитаризма, могут удалиться от зла, оставив народ с его беснованием; те же, кто усматривает в этих праздниках высший и святой смысл, могут удалиться от тех, что добровольно себя ослепили. Калеке (в том числе духовному) можно сочувствовать или не сочувствовать, но в любом случае это не повод, чтобы самому подвергать себя такому же увечью. Проще разойтись — страна у нас большая и широкая.

Правда, исторический опыт показывает, что слепые бывают довольно агрессивны и готовы бороться с оргиями фанатизма (вар.: шовинизма) самыми сильными средствами. При этом, даже если не все доходят до Царства Разума в версии якобинцев, в любом случае есть еще одно соображение, мешающее тихо окуклиться, — та самая демократия. Все-таки сообразование с мнением большинства народа (а, по данным ФОМ, день 9 Мая считают для себя особенно важным и значимым 95% опрошенных) всегда наличествует в политическом творчестве и является его важной частью. При полном рассогласовании со столь важными народными преданиями получается эффект, описанный М. О. Гершензоном: «Мы для него — не грабители, как свой брат деревенский кулак; мы для него даже не просто чужие, как турок или француз: он видит наше человеческое и именно русское обличие, но не чувствует в нас человеческой души, и потому он ненавидит нас страстно, вероятно, с бессознательным мистическим ужасом, тем глубже ненавидит, что мы свои». Можно, конечно, утешаться взаимным любованием на чистые и светлые лица друг друга, можно даже объявлять себя кораблем людей божьих (до того недалеко), но рассчитывать на политическое влияние тут крайне затруднительно. Между тем хочется.

То, что с этой проблемой надо все-таки что-то делать, ибо принадлежность к верным-праведным, сочетающаяся с отказом от честолюбивых претензий, не всех устраивает, было ясно давно, в этом же году сам календарь настоятельно к тому толкал. 5 мая была Пасха, 9 мая — празднование

Дня Победы, а на 6 мая было намечено очередное стояние на Болотной площади. Такая зажатость между главным религиозным и главным светским праздником вынуждала к какому-то самоопределению. Либо упорствовать и далее, исходя из того, что для нас таких праздников нет, либо произвести решительное спрямление линии фронта и модернизировать если не внутреннее сознание (с этим могут быть трудности, да и вообще дело темное), то, во всяком случае, риторику, объявив себя самыми верными почитателями народных святынь, ибо трудно прати против рожна, да и число приверженцев падает. Очевидно, надо быть проще, и люди потянутся к тебе.

6 мая произошел первый значимый опыт смены вех. С трибуны стояния мужественный журналист О. В. Кашин начал свое выступление с Благой Вести: «Христос воскресе!» — им же и закончил, а в промежутке с подъемом исполнил рок-песнопение Е. Ф. Летова и воодушевил собравшихся обетованием: «Наши лидеры — это Пушкин, Достоевский, Солженицын, Егор Летов, поэтому Путин нас никогда не победит». Имелось ли в виду, что Достоевский есть прежде всего участник кружка петрашевцев, потому и лидер, а Солженицын до войны замышлял эпопею «Люби революцию», потому опять же лидер, а более поздние сочинения названных авторов, такие как «Бесы» или «Красное колесо», в действительности принадлежат каким-то другим Достоевскому и Солженицыну, — этого мы не знаем, но все поняли, что не только Париж стоит мессы — Москва тоже.

Мужественный киберактивист А. А. Навальный окончательно укрепил собрание в этой мысли, провозгласив: «Я поздравляю вас с праздником, наступающим праздником Победы, Великой Победы! И я знаю, что если наши родственники и наши предки когда-то вышвырнули из страны тех, кто хотел нас поработить силой оружия, танками и самолетами, то наша задача — сделать хотя бы так, чтоб мы вышвырнули из страны тех, кто пытается поработить нас с помощью поддельных бюллетеней, с помощью продажных журналистов и с помощью жуликов и мошенников, одетых в милицейскую форму».

Можно припомнить старую заповедь «Не можешь одолеть (в данном случае — День Победы) — ассимилируй», можно и афоризм д-ра Джонсона «Патриотизм — последнее прибежище негодяя», причем не в том ругательном смысле, который подразумевали гр. Л. Н. Толстой и прогрессивная общественность, а в изначальном, который имел в виду сам д-р Джонсон: не все пропало даже у самого пропащего человека, отвергнутого друзьями и обществом, если в его душе сохраняется чувство родины, в ней его последняя надежда и спасение.

Воистину так. Последнее прибежище — это не Париж, который стоит мессы, это страшная душевная борьба: «Все отвергал: законы, совесть, веру, но выступить против родины — нет, это невозможно, только не это».

Призывать же, осенив себя знаменем Великой Победы: «Бей жида-политрука (вар.: В. В. Путина), морда просит кирпича» — это явно неудачный способ обрести последнее прибежище. Иногда цинизм может сыграть с демагогом плохую шутку.