Эксперт по уничтожению
Шрифт:
Рефлезианцы, миротворцы!.. А как прекрасно жилось Человечеству какой-то год с небольшим назад!
– Спасибо, что прибыли! – произнес Мотыльков, выходя навстречу смотрителям и тем самым демонстрируя своим людям, что рефлезианцев не нужно бояться. – Я надеялся, что вы услышите.
– Что стряслось? – спросил Гавриил, просто ради формальности, так как знание причин случившегося уже не могло повлиять на последствия.
– Мои люди вышли утром за бензином с пластиковой канистрой и случайно раскололи ее на обратном пути прямо здесь, на крыльце. Мороз, сами понимаете, – пояснил Мотыльков, ощущая неловкость перед Главой
– Довольно скоро, – ответил Гавриил. – В подобных делах они проволочек не допускают.
– Хорошо, что вы с нами…
– Хорошего мало, Сергей Васильевич, – заявил Гавриил. – Зная, что мы здесь и сколько нас, враг нанесет адекватный контрудар. Я приказываю вам увести своих людей в бункер и хорошенько забаррикадироваться. Хотя если миротворцы прорвутся… Но не волнуйтесь – мы этого не допустим.
– Мы можем прикрыть вас огнем! – отосланный «в обоз» полковник попытался отстоять свое право на участие в битве. – Мы хорошие стрелки, и у нас еще полно газовых гранат!
– Оставьте их себе на крайний случай. Сейчас это уже не ваша война, а наша. Вашей первоочередной задачей будет продержаться еще два дня до газовой атаки. По последним данным, Президент делает все возможное, чтобы она состоялась в срок. Выполните свой долг, а мы выполним свой, раз уж не смогли сделать этого, когда требовалось.
Мотыльков огорченно поморщился, но пререкаться с Главой Совета не стал и дал бойцам знак к отходу. Сам же дождался, пока все они скроются в бомбоубежище и, подобно капитану тонущего судна, покинул «палубу» последним. Метровой толщины ворота закрылись за ним с гулким стальным стоном и заскрежетали блокираторами, превращая обитель Первой общины в неприступную цитадель.
Снова на Староболотинск обрушилась тишина, однако мертвой она никому из смотрителей и исполнителей уже не казалась.
Словно непрерывно гудящий у горизонта поезд, словно яростный вой далекого урагана, словно кромсающая где-то землю колоссальная буровая установка, режущий слух звук постепенно сменял тишину. Звук этот с каждой минутой нарастал и почему-то не вызывал сомнений в том, что сам по себе он не прекратится. Звук доносился отовсюду, и определить его источник было невозможно. Звук просто наполнял собой пространство, как вода наполняет бассейн, – медленно и непрерывно.
Исполнители рассредоточились по прилегающему к консерватории району, перекрыли все подступы к ней и выставили заслоны на открытых пространствах. Смотрители в воздух пока не поднимались – берегли силы, но на высоте птичьего полета дежурила дозорная группа. Правда, сильный ветер со снегом не позволял вести за округой полноценное наблюдение.
Гавриил не стал объединять пятерку акселератов в единую группу, а разбросал ее по всем направлениям, определив каждого из исполнителей-уникумов этаким орудием главного калибра, что обязано было задавать тон остальной исполнительской «артиллерии».
Мефодий и две сотни его товарищей расположились напротив парадного входа в консерваторию, как раз в той части широкой улицы Маршала Толбухина, где она взлетала на эстакаду, проложенную через низинный район Староболотинска – Песчаный Лог. Противоположная сторона Лога и продолжавшаяся уже в Заельницком районе улица Маршала Толбухина просматривались с этой точки превосходно, несмотря на буран. Взоры исполнителей были устремлены сейчас за Песчаный Лог, но никаких источников зловещего звука пока не замечали.
Мефодий подозвал Кимберли.
– Что бы ни случилось, держись рядом. Я должен видеть тебя постоянно! – приказал он подруге. Точно так же ему приказывал Мигель, когда Мефодий был еще зеленым новобранцем. Сегодня мастер уже ничего не приказывал акселерату, но находился неподалеку – так, будто до сих пор продолжал приглядывать за ним. Хотя кто знает, может, и впрямь приглядывал.
– Как раз это я могу тебе пообещать, – ответила Ким. – Я ведь как-никак все еще твой ангел-хранитель.
– Сегодня мы, пожалуй, поменяемся ролями, – Мефодий не предлагал, а констатировал факт. – Я, конечно, не ангел, но хранителем твоей жизни послужить тоже могу.
– Как скажешь, – не стала возражать Ким, что было для нее нехарактерно. – Только поменьше пялься на меня и побольше смотри по сторонам. Что-то подсказывает мне, это будет куда веселее Нью-Йорка. И, Мефодий, если что – не грусти по мне…
– Ты тоже, – печально вздохнул Мефодий, осознавая суровую реальность происходящего. Все они оказались в ситуации, когда необходимо думать друг о друге как о товарищах по оружию, а не о близких людях. В тяжелый момент это сослужит хорошую службу, ибо перед таким кровопролитием никто не может обещать остаться в живых. Но Мефодий все равно пообещал Кимберли – пусть мысленно, но пообещал, – что тяжелого момента он ни для кого из них не допустит.
Звук продолжал нарастать, и уже приходилось говорить во весь голос. К однотонному визгливо-противному звуку добавился еще один – низкий и дробный, так же медленно нарастающий. Новый звук больше напоминал отдаленный топот огромного табуна, только были это не кони, а существа, не имеющие с ними ничего общего.
Один из дозорных смотрителей ястребом спикировал сверху и сразу же со всех ног бросился к стоявшему на крыльце консерватории Главе Совета. Исполнители насторожились, а смотрители стали подтягиваться к Гавриилу.
– Пора! – произнес Гавриил, выслушав доклад. – Враг уже на подходе! Что ж, раз он так любит кичиться своим совершенством – докажем ему, что это ложь. Смерти нет, а вечности мы не страшимся! За дело!
Смотрители взмыли в воздух, тут же начав перестроение в боевой порядок для отражения кругового нападения – что-то похожее на гриб с короткой ножкой и широкополой шляпкой, только размерами этот гриб больше напоминал ядерный.
Наконец на безжизненном до сего момента горизонте наметились кое-какие изменения. Сначала в воздух взметнулись клубы снежной пыли, но виной этому явно был не буран. Клубы разрастались, поднимались вверх и двигались вперед, постепенно заполоняя собой улицу Маршала Толбухина. Снеговые тучи вздымались не только над этой улицей, а и над соседними в пределах всего видимого Мефодию пространства. Создавалось впечатление, что по вине необъяснимой аномалии горизонт начал сдвигаться к одной точке, которой являлось музыкальное училище и стерегущие его исполнители. Душераздирающий визг и топот заметно прибавили в силе, порой резонируя между собой давящими на барабанные перепонки низкими звуковыми волнами.