Экстремальное чтиво
Шрифт:
– Сидишь тут, как рак в норе, боишься нос высунуть. Что, думаешь, умнее всех, да? Это ты брось! Не важно, дурак или умный – один хрен, все из одного дерьма сделаны. На кладбище все равны, будь ты хоть банкир, хоть бомж распоследний.
Это тебе только кажется, что ты такой классный парень, а кругом одни идиоты. На самом деле, ты такое же говно,
– Ты чего до меня домотался? – обиделся Виктор Степанович и подлил себе чаю со спиртом.
Головкин протянул ему свою чашку.
– Да при чём здесь ты? Я говорю обо всех, о каждом, понимаешь? Проще некуда пройти мимо, закрыть глаза, отвернуться. Хрен он найдет свидетелей, помяни мое слово. Одни идиоты, чтоб им пусто было, взрыв устроили, другие сделали вид, что ничего не заметили. И так всегда было, во все времена. И будет.
Психиатр заметно опьянел, прихлёбывая чай, да и сам Виктор Степанович начал вдруг улавливать в его словах некий странный, но до боли правильный смысл. В самом деле, разве ж можно так жить? Сидеть сиднем, а там, за окном, какие-то недоумки взрывают, что хотят. Так можно досидеться – и самого взорвут к такой-то матери!
Головкин ещё что–то говорил, постепенно повышая голос и усиливая жестикуляцию, а он все хлебал и хлебал свой чай и думал о том, что всё равно лучше многих, что бы там ни напридумывал пьяный психиатр.
"Сам ты дерьмо!" – он исподтишка показал ему кулак.
Головкин ничего не заметил, увлечённо клеймя весь род человеческий, начиная с самой первой обезьяны, потом принялся громить эволюционную теорию Дарвина, противореча сам себе…
Дальше Виктор Степанович уже ничего не слышал, потому что уснул прямо на табуретке, уронив голову на руки.
Всю ночь громили ларьки. Следуя указаниям Александра и извечному чувству национальной гордости, братва лавиной прошлась по всему городу, лишив ни в чём ни повинных кавказцев куска хлеба на ближайшие несколько недель. Под залихватские, пьяные выкрики выбивались стекла, затаптывались в дорожной пыли заморские и отечественные товары, на металлических стенках делались неприличные надписи.
Александр сидел за огромным столом и угрюмо выслушивал радостные доклады своих бригадиров, время от времени названивающих по телефону. За последние несколько часов он так накачал себя спиртным, что вместо ответов только мычал и закатывал к потолку покрасневшие глаза.
Иван ощущал себя серым кардиналом при коронованной особе. Сидя по правую руку от бандита, он с тоской поглядывал на Александру, которая, как ни в чём ни бывало, цедила "Мартини" по левую руку от мужа.
Надежда уставилась на неё во все глаза и презрительно пихала Ивана локтем в печень, чтобы тот не слишком увлекался. Машенька же опять куда-то запропастилась, может быть решила помочь Коляну отогнать машину обратно?
Бандитский особнячок и снаружи и внутри напоминал дворец, обнесенный китайской стеной. Иван понял теперь, почему его хрущёвская квартирка не тянет даже на сарай этого разбойного гнезда.
– Санёк, – повернулся он к хозяину.
– подожди! – отмахнулся тот и вновь закатил глаза под потолок.
– Ты чё, в натуре, и поговорить со мной не можешь? – обиделся Иван.
– Да тихо ты! Сейчас! Ещё немного осталось.
Александр замычал с удвоенной силой.
– А где Машка? – не унимался Иван. – Я что-то должен ей сказать.
Александра поднялась со своего места и, многозначительно глядя на него, пошла к выходу. Надежда тут же напряглась и лягнула мужа ногой по голени. Тот никак не отреагировал на этот удар, но зато из-под стола вдруг донесся истошный визг, полный боли.
Александр подскочил на своем троне и сконфуженно улыбнулся гостям. Под столом послышалась возня, скатерть приподнялась и оттуда вылезла покрасневшая, зарёванная Машенька.
Конец ознакомительного фрагмента.