Эквус
Шрифт:
12
(На площадку выходит Дэлтон, грузный мужчина пятидесяти лет.)
ДЭЛТОН. Доктор Дайзерт?
ДАЙЗЕРТ. Мистер Дэлтон! Очень хорошо, что вы пришли.
ДЭЛТОН. Ну и дела. По моему мнению, парню самое место в тюрьме. А не в больнице. Незачем на него тратить деньги налогоплательщиков.
ДАЙЗЕРТ. Садитесь, пожалуйста.
(Дэлтон садится.)
Это, должно быть, нелегкое испытание для вас?
ДЭЛТОН. Нелегкое? Я вообще сомневаюсь, что когда-нибудь от него оправлюсь. У меня и у Джилл натуральное нервное расстройство.
ДАЙЗЕРТ.
ДЭЛТОН. Девушка, которая работала у меня. Конечно, она чувствует большую долю ответственности за случившееся. Поскольку именно она привела его в конюшни.
ДАЙЗЕРТ. Так, значит, эта девушка привела его в конюшни?
ДЭЛТОН. Джилл Мэйсон. Где-то он ее повстречал и попросил устроить его на работу. А она посоветовала повидаться со мной. Знал бы — Господу бы молился, чтоб она никогда с ним не встречалась.
ДАЙЗЕРТ. Когда вы впервые его увидели, не показался ли он вам странным?
ДЭЛТОН. Нет, он был дьявольски хорош. Он битый час возился с лошадьми, причесывая их и убирая навоз. Причем безо всяких понуканий с моей стороны. Я подумал, что он просто находка.
ДАЙЗЕРТ. И при этом, на протяжении всего того времени, что Алан работал у вас, он ни разу не ездил верхом.
ДЭЛТОН. Да, это так.
ДАЙЗЕРТ. Не казалось ли вам это странным?
ДЭЛТОН. Очень… Если он в самом деле не ездил.
ДАЙЗЕРТ. Что вы имеете в виду?
(Дэлтон порывисто встает.)
ДЭЛТОН. Потому что весь год меня не покидало чувство, что лошадей — голову даю на отсечение — куда-то забирали по ночам.
ДАЙЗЕРТ. По ночам?
ДЭЛТОН. Я стал замечать странные вещи. Иной раз поутру та или другая лошадь была очень потной, хотя и не казалась усталой. Да и стойло ее не было грязным, как если бы она находилась там всю ночь. Я никогда не уделял этому особого внимания. И лишь тогда стал уделять, когда сообразил, что нанял психа; так что теперь я бы очень удивился, если б узнал, что он втайне от нас не катался по ночам на лошадях.
ДАЙЗЕРТ. А если бы это не беспокоило вас, вы могли бы заметить еще что-нибудь странное?
ДЭЛТОН. Больше ничего. В остальном он был просто отменным работником. Ничем себя не компрометировал.
ДАЙЗЕРТ. Конюшни запирались на ночь?
ДЭЛТОН. Да.
ДАЙЗЕРТ. А кто-нибудь спал в смежных помещениях?
ДЭЛТОН. Я и мой сын.
ДАЙЗЕРТ. Два человека?
ДЭЛТОН. Прошу прощения, доктор. Это, возможно, всего лишь мои фантазии. Сказать по правде, случившееся так меня потрясло, что я теперь и сам могу соврать и поверить во что угодно. Если вам от меня больше ничего не нужно, я пойду.
ДАЙЗЕРТ. Послушайте: даже если вы правы, почему кому-то могло прийти в голову делать такие странные вещи? Почему какой-то парень предпочитал ездить верхом в одиночестве по ночам, когда тем же самым он мог с успехом вместе со всеми заниматься днем?
ДЭЛТОН. Это вы меня спрашиваете? Ведь сумасшедший-то он, разве не так?
(Дэлтон покидает площадку и садится на свое место. Дайзерт провожает его взглядом.)
АЛАН. Это было сексуально.
ДАЙЗЕРТ. Его запись была готова тем же вечером.
13
(Алан сидит на кровати с диктофоном в руках. К нему стремительно подходит Медсестра, забирает диктофон, подает Дайзерту и возвращается на свое место.)
АЛАН. Ведь это именно то, что вы хотите знать, да? Все верно, все так и было. Я говорю о пляже. О том времени, когда я был ребенком.
Я несся верхом на коне. Ощущая ногами пот, выступавший на его шее. Парень крепко держал меня и позволял поворачивать туда, куда мне хотелось. Представляете, вся эта сила двигалась, подчиняясь вашей воле… Его бока были горячие и пахли… Внезапно отец скинул меня на землю. Я готов был треснуть его…
(Пауза.)
И еще. Когда я впервые увидел этого коня, то сразу же обратил внимание на его губы. Его рот был огромен. И там была уздечка. Парень дергал за нее, и на землю капала пена. Я спросил: «Это больно?» А он сказал… конь сказал… сказал…
(Он замолкает, словно одержимый болью. Дайзерт делает запись в журнале. Безнадежно.)
Потом было всегда одно и то же. Каждый раз, когда я слышал стук копыт, я срывался с места и бежал смотреть. Из какого бы глухого деревенского закоулка ни доносился этот звук. Я не мог оторвать взгляда. Все смотрел на их шкуру. На изгиб их шеи и пот, сверкавший в складках кожи… (Пауза.)Даже не могу вспомнить, когда это началось. Мама читала мне о Принце, которого никто не мог оседлать, кроме одного юноши. Или о белом коне из Откровения… «И вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный… Очи у него как пламень огненный… Имя его неведомо никому, кроме Его Самого». [8] Слова, словно вожжи, стремена, ремни… «и дан был ему венец; и вышел он победоносным и чтобы победить!» [9] …Уже одни только слова давали почувствовать… Годами я скрывал это ото всех. Мама бы не поняла. Она любила «верховую езду». Котелок и галифе! «Мой дедушка одевался в стиле коня». Что это значит? Ведь конь не одет. Это самое обнаженное существо, которое только можно отыскать! Более, чем собака или кошка, или кто-нибудь еще. Даже самая задрипанная старая кляча имеет свою жизнь! И котелки с галифе — это грязно!.. Поганые жокеи! Вырядятся во всю эту дрянь, чтобы тем самым осквернить их прекрасный аллюр!.. Никто не понимает!.. Кроме ковбоев. Они понимают. Я хочу быть ковбоем. Они свободны. Они мчатся, раскачиваясь в седле, а вокруг мили и мили свежей травы… Готов поспорить, все ковбои — сироты!.. Готов поспорить, это так!
8
Новый Завет. Откровение Святого Иоанна. Гл. 19:11,12.
9
Новый Завет. Откровение Святого Иоанна. Гл. 6:3.
МЕДСЕСТРА. Доктор, вас хочет видеть Мистер Стрэнг.
ДАЙЗЕРТ (удивленно). Мистер Стрэнг? Пригласите его, пожалуйста.
АЛАН. Никто не скажет ковбоям: «Если вы понимаете, что я имею в виду». Просто не посмеет. Или снова и снова этот «Господь». (Передразнивая мать.)«Господь видит тебя, Алан. Глаза Господа повсюду…»
(Внезапно прекращает паясничать.)
Я больше не могу!.. Я ненавижу это!.. Можете свистнуть Медсестру. Я закончил!