Экзамен
Шрифт:
Грянула революция 1905 года. В Казани начались демонстрации. Наши семинаристы тоже вышли на улицу. Помню, однажды на углу Проломной и Воскресенской на нас напали казаки. Многих избили нагайками, а Ашмарина ранили в голову. Меня тогда арестовали и продержали в тюрьме целую неделю. Это было моё первое революционное крещение.
Кончить семинарию не удалось — исключили как бунтовщика. Деваться некуда: до дома далеко, в Казани оставаться бессмысленно. Решил поехать в Москву. Там мне повезло: знакомые помогли поступить в духовную академию, на исторический факультет. Но пособия, как личности подозрительной, мне не дали. Чтобы не умереть с голоду, давал частные уроки, перебивался случайными заработками.
Были
Потом по чьему-то доносу полиция сделала у меня обыск. Ничего жандармы не нашли, но всё равно меня обвинили в антиправительственных настроениях. А 16 октября 1906, года в шесть часов вечера — видишь, как хорошо помню, — в академии собрался духовный синклит, чтобы судить меня. Ты читал об инквизиции? Очень похоже. Сидели судьи в чёрных сутанах, в клобуках, нахохлившись, точно вороны. И спросил меня ректор: «Веришь ли ты, что Иисус остановил солнце?» — «Нет, — ответил я, — не верю».
Такую дерзость, как ты понимаешь, синклит мне простить не мог. Постановление отцов духовных было кратким: «Студент Московской духовной академии Джангильдин исключается из академии, как неверующий и служитель дьявола и недостойный носить имя доброго христианина».
Так благодаря заботам духовенства не вышло из Джангильдина ни муллы, ни попа. Деваться некуда, а кормиться надо, и поступил я в газету «Утро России» сборщиком объявлений (есть такая должность).
Но служба моя по газетной части длилась недолго. Казалась она мне скучной и неинтересной, да и полиция житья не давала — раза три приходили ко мне с обыском. И вот тогда на житейском перепутье, как любят выражаться гимназические учителя, посетила мой неокрепший разум фантастическая идея: совершить кругосветное путешествие. Для миллионера предприятие это — пара пустяков: занял каюту в собственной яхте и плыви куда хочешь. Яхты же у меня не было, денег на её приобретение тоже — вся наличность состояла из трёх рублей, но зато было много энтузиазма. Придумал я себе псевдоним — Николай Степнов — и дал объявление в газете, что отправляюсь пешком в кругосветку и ищу себе попутчиков. Попутчики вскоре нашлись. Ими стали учитель из Самары Пламеневский, инженер из Петербурга Полевой и преподаватель из Москвы Коровин.
Далеко ли я ушёл, спрашиваешь? Спутники мои отстали на разных этапах, но я был близок к задуманному. Газеты тогда обо мне писали примерно так:
«Николай Степнов, студент Московской духовной академии, предпринял путешествие вокруг света пешком с целью изучения различных стран, их устройства и обычаев. Он вышел из Москвы 10 июля 1910 года, без всяких средств, надеясь на добрых людей, которые помогли бы ему продолжать путь. Прошёл Европу, Африку, Персию, Индию, остров Цейлон, Малаккский полуостров, Сиам и др. Всего намечено им пройти 15 тысяч вёрст. Средства он добывает продажей своих фотографических карточек. Дальнейший маршрут его — Токио и Сан-Франциско».
Если рассказать тебе, Миша, подробно об этом путешествии, то времени на рассказ я затрачу больше, чем Шахерезада на свои сказки. Одним словом, в 1912 году я возвратился в Россию.
Куда деваться? Поразмыслил и решил податься в родные края, в Тургайскую область. Вскоре и занятие для меня нашлось. Ты синематограф любишь? Я тоже. Ах, при чём здесь синематограф? Да при том, что привёз я из-за границы проекционный аппарат «Кок», лёгонький, всего с полпуда весом, и сорок катушек киноплёнки. Вот и стал я в аулах кино показывать, заведовать кинопередвижкой, так сказать. Вначале казахи пугались, думали, что штуку эту шайтан придумал, но постепенно привыкли. А я им, кстати, не только фильмы показывал (все они были о жизни рабочих за рубежом), но и рассказывал о странах, в которых побывал, о нравах, которые там царят. А нравы, как я убедился, везде одинаковые, везде рабочему человеку плохо.
Слава о моих киносеансах прокатилась по всей области. Мною заинтересовалось высокое начальство и даже разрешило показать фильму в самом Оренбурге, но, как только увидело, что эта за фильма, тут же и приказало: кино запретить, аппарат отобрать, а Джангильдина арестовать. Пришлось скрываться.
Но своей деятельности я, понятно, не бросил. Вместе с моим другом и помощником Амангельды Имановым мы бродили по казахской степи от аула к аулу, и везде нас радостно встречали бедняки.
Так наше кинокочевье скиталось до 1913 года, но тут я узнал, что оренбургский генерал-губернатор вновь подписал приказ о моём аресте и сотни полицейских ищеек кинулись по нашему следу. Пришлось проститься с Амангельды и перебраться в Крым.
Чем занимался к Крыму? Поступил в ведомство золотокосой Зухры, то есть в обсерваторию. Это была очень интересная работа, и, может быть, я, когда разобьём белых, обязательно стану астрономом, но Крым для меня больше памятен другого рода деятельностью: деятельностью пропагандиста ленинских идей.
В 1916 году я вступил в партию большевиков, а в 1916-м выехал снова в Тургайскую область, чтобы помочь моему другу Амангельды Иманову поднять восстание.
В июне 1916 года вышел царский указ о призыве на тыловые работы инородцев. Но кому хотелось идти служить в царскую армию? Да и война, которую вело царское правительство, была чужда народным массам. И тогда заволновались казахские степи, вспыхнули восстания среди таджиков, узбеков, киргизов.
Баи были за войну, народ — против. Байских сынков копать окопы не посылали, под пули тоже, а серую скотинку отрывали от семей и гнали бог весть куда. В царском указе вместо слова «мобилизация» стояло слово «реквизиция», и это лишний раз говорило о том, что правительство инородцев даже за людей не считает.
Когда я приехал в Тургайскую область, под началом у Амангельды Иманова было уже несколько тысяч человек. На заседании Военного совета решено было осадить Тургай и, если позволят обстоятельства, взять его штурмом.
6 ноября повстанцы атаковали Тургай, но взять его не смогли. Против нас были брошены карательные войска. Стычки с карателями у нас продолжались до самой Февральской революции. А потом я отправился в Петроград. Мне предложили выступить на заседании Совета рабочих и солдатских депутатов. Свою речь помню и сейчас, слово в слово.
«Товарищи, граждане, — сказал я. — Люди получили свободу. Мы, казахи, вместе с русским народом выражаем свою радость по поводу освобождения страны от царского ига. Здесь, в России, вы обсуждаете свои нужды, а в степях казахских экспедиционная армия во главе с генералом Лаврентьевым, карательные отряды Николая II, свергнутого здесь, в России, продолжают свою преступную работу, расправляясь с тысячами казахов».
В зале зашумели, кто-то крикнул: «Позор», а большевики внесли резолюцию: немедленно отозвать карательную экспедицию. Резолюция была принята единогласно.
Ты спрашиваешь: что потом? А потом я снова уехал в Казахстан с мандатом Петроградского Совета. В нём, в частности, говорилось:
«Предъявитель сего, инструктор Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов Али Бей Джангильдин, командирован… в Тургайскую область для разъяснения происходящих событий, улаживания недоразумений среди туземцев и ведения пропаганды в Тургайской области. Совет просит организации Тургайской области оказывать ему необходимое содействие, что удостоверяется подписью и приложением печати».