Экземпляр
Шрифт:
– Ой, здрасьте! – Женька с перепугу чуть ложку не выронил.
Отец посмотрел сначала на Женьку, потом на Костю.
– Приветик, – довольно дружелюбно, что, в общем-то, для него не характерно, произнес отец, а Костя взмолился, чтобы Женька не произнес шутку про пакетик, а то уж было бы слишком позорно.
Но Женька, испугавшись до чертиков, молчал, будто пленная рыба. Отец пожал плечами и ушел, а потом Костя отчетливо услышал, как он говорит матери: «Лучше б мы ему собаку купили».
– Хочешь, MTV посмотрим? – предложил Костя, поняв, что соседский сенбернар был
– Можно я пойду, а? – с набитым ртом спросил Женька. – Тебе же влетит.
– Ничего мне не влетит. Да и вообще, куда ты собрался, в халате-то? Доешь, оденешься и пойдешь.
Женька, конечно, был ужасно голодный. Большую тарелку рассольника он всосал в себя за считанные секунды, а потом Костя налил ему добавки. Бедный Женька стеснялся так, будто его пригласила на прием царская семья, – на Костю он старался даже не смотреть. А тем временем Костя, у которого внезапный приступ гуманизма перерос уже в банальное человеческое любопытство, смотрел на Женьку, как профессор на подопытного кролика.
– Слушай… – Костя забрал у Женьки пустую тарелку.
– А?
– Ты же английский в школе учишь?
Костя включил воду и начал тщательно намывать тарелку, елозя по ней обильно намыленной губкой – он решил не скупиться на «Фейри». За Женьку ему уже влетит, так пусть хотя бы не влетит за грязную посуду.
– Ну типа. Ага.
– Скажи мне…
Костя расстелил на столешнице вафельное полотенце и положил на него вверх дном вымытую тарелку – папа так всегда сушил посуду, а мама на него ругалась, говоря, что вытирать надо сразу и в шкаф ставить уже сухую. Костя даже в этом был на батиной стороне.
Женька следил за его манипуляциями как зачарованный. Такой он был смешной в этом огромном халате.
– Как с английского переводится «Ам-блу-дабуди-дабудай»? Так в песне поется.
– Не знаю, – Женька энергично замотал головой. – Мы этого еще не проходили.
– Жалко.
Костя положил вымытую тарелку на полотенце и вернулся за стол к Женьке. Тут только он заметил, что его подопечный как-то очень странно смотрит на микроволновку – да, на микроволновку, новенькую, беленькую, с хромированными ручками. Микроволновка стояла на столешнице, а Женька пялился на нее во все глаза, будто впервые видел… Ой, погодите.
– Жень?
– А?
– Жень, это микроволновка, – Косте удалось перехватить пламенный Женькин взгляд и на секунду завладеть его вниманием.
– И что она делает? – спросил Женька и задумчиво постучал ложкой по столу.
Костин ответ был по-своему гениален:
– Как что? Ну это, микроволнирует.
12
– Я за кофе, – сказал Женька и вытащил из кармана пальто кошелек. – Тебе взять чего-нибудь? Ты наелся хоть?
– Э… знаешь что… Ты в «Большую картошку»? Возьми мне еще американо и крабового салата.
Костя не был голоден, но в сложившейся ситуации вовсе не хотел отказаться от халявного салата и халявного кофе. Это было унизительно, но, черт побери, выгодно с финансовой точки зрения. В конце концов, Женька почти все детство питался за счет Кости, а точнее, Костиных родителей, поэтому за ним числился некий должок.
– Крабового? – переспросил Женька. – А может, ну его, крабовый-то? Может, не стоит? У меня секретарша им отравилась, все утро вчера ходила блевать. Ой… – тут жизнерадостное лицо Женьки стало мрачнее тучи, и он резко поспешил сменить тему. – Сейчас принесу жрачку и поговорим! – уже более уверенным тоном закончил Женька.
И все то время, пока экспансивный Балакирев стоял возле кассы и махал руками, пытаясь что-то объяснить хмурой сотруднице «Большой картошки», Костя пытался понять, как же так вышло, что неблагополучный Женька, все детство проходивший в драном адидасовском спортивном костюме, сейчас облачен в дорогое пальто и носит очки, одна оправа которых стоит дороже, чем… «Чем вся моя никчемная жизнь», – невесело додумал Костя. А еще у него есть секретарша.
Наконец Женька вернулся с подносом.
– А неплохой такой «Бруклин» отгрохали, – прокомментировал Балакирев, оглядывая фуд-корт.
– Тебе нравится наш торговый центр? – удивился Костя.
– Ну как сказать. Говорил же я ему – надо четыре этажа, не три. На четвертом можно было дорогой ресторан забабахать с грилем и видовой площадкой. Так нет же, уперся рогом. Три этажа, говорит, для «Бруклина» – самое оно.
По правде говоря, Костя ничего не понял из пламенного Женькиного спича и уж тем более не понял, кто этот загадочный «он», о котором с таким придыханием говорил его бывший одноклассник. Однако же одну мысль он сумел выцепить.
– Жень! Какой, на хрен, ресторан с грилем? Какая видовая площадка? Думаешь, люди будут платить за посещение места, откуда они смогут наблюдать Воскресенск-33? Да они скорее заплатят за то, чтобы никогда в жизни его не видеть!
Внезапно Костя подумал о том, что, возможно, где-то в параллельной вселенной в настоящем Бруклине есть молл, который загадочно называется Voskresensk-33, и горожане посещают этот молл по выходным, и где-то наверху у них фуд-корт, и там сидят двое местных, ну там Пол и Майк например, и обсуждают какую-нибудь житейскую ерунду.
Костя отхлебнул уже успевшего остыть кофе, показавшегося до неприличия горьким и мерзким.
– Хлопец, – Женька, очевидно, решил скакать по темам, будто его сознанием управлял человек с пультом от телевизора, который беспорядочно переключал каналы, – а ты чего это с утра сидишь ешь? Ты чего не на работе, а? Тунеядец или, упаси господь, фрилансер там?
– Я тунеядец, Жень, – сознался Костя.
Ему безумно не хотелось рассказывать о потерянной работе, о своих идиотских походах в «Бруклин», заменявших ему поиски этой самой работы, о деньгах, которые когда-нибудь закончатся, и о безысходности, которая за этим последует, и о туманной перспективе, что батя когда-нибудь соизволит взять его к себе, а может, и не соизволит, да и не понимал Костя ни черта в строительных материалах, – в общем, ему категорически не хотелось жаловаться на жизнь, а бодрый тон у него не выходил.