Элайджи в мире эльфов, или Алекса – мой эльф
Шрифт:
– Это вам спасибо! – крикнул Элайджи и помчался домой.
Когда он забежал в дом, за столом в ряд уже сидели пять пар голодных глаз и пять ртов, которые не переставая жевали.
– Тебе что, нужно особое приглашение? – закричала миссис Бунч. – Мог бы вообще не приходить. Теперь ходи голодный. Я думала, ты не придешь, и отдала твою порцию Сэму.
Сэм был рыжим пятнадцатилетним мальчишкой, его лицо было усеяно веснушками, и в деревне он слыл настоящим разбойником. Дорис Бунч не раз давала ему подзатыльник за жалобы соседей. Услышав, что его мать отдала ему порцию Элайджи, он с особым аппетитом принялся есть кашу
– Но я чинил забор, и я его починил, – попытался оправдаться Элайджи, после чего он посмотрел на миссис Бунч и улыбнулся своей волшебной улыбкой. Миссис Дорис мгновенно отвела глаза.
– Ладно уж, прощу на этот раз, – вздохнув, сказала она более спокойным голосом.
Миссис Дорис взяла чистую миску и огромной ложкой шлепнула в нее содержимое кастрюли, которое она называла почему-то кашей, хотя выглядела эта каша как коричневое тесто. Но голод взял свое, и Элайджи начал уплетать эту так называемую кашу за обе щеки.
Когда все поели, Дорис Бунч приказала Элайджи вымыть всю посуду, после чего он мог быть свободен. Свободен, чтобы наконец приступить к осуществлению своей мечты.
Глава 2
Обрыв находился неподалеку от «Цветочных лугов», почти сразу возле леса. На самом деле это был маленький обрывчик, возможно даже просто крутой склон, но все ребята, играя в пиратов или лесных разбойников, для всей важности случая именовали это место именно обрывом и никак не иначе. За ним, в десяти шагах разлеглось небольшое, но уютное озерцо, где постоянно сидели, а иногда и жили рыбаки, все время ругаясь на деревенских мальчишек-пиратов, баламутящих воду и пугающих бедную рыбу.
У обрыва Элайджи привязал коня и начал отвязывать от седла замотанный в тряпки ценный груз. Он положил его аккуратно на траву, развязал веревку, словно это был подарок на день рождения, и достал из скупой «упаковки» свое сокровище.
Крылья, которые он смастерил из орлиных перьев, были просто великолепны и блестели на солнце словно золотые. Элайджи провел по ним восхищенным взглядом и бережно поправил немного торчащие перья. Смельчак весело гавкнул, одобряя изобретение своего хозяина.
– Смотри, Смельчак, тебе нравится? – спросил Элайджи у своего четвероногого друга, взъерошив его белую шерсть на голове.
Смельчак, подпрыгнув, звонко гавкнул, сделал один круг в погоне за собственным хвостом и, выдержав двухсекундную паузу, гавкнул снова, как будто хотел сказать: «Ну давай же, быстрее надевай крылья».
– Будь терпеливей, Смельчак, мне и самому не терпится. Я так долго этого ждал, что не могу поверить, что этот момент наконец-то наступил.
Элайджи набросил на плечи свои драгоценные крылья, словно это был рюкзак, завязал три узла на груди и отошел на пару шагов для разгона. Чтобы все выглядело как можно серьезней, он облизал кончик указательного пальца правой руки и деловито приподнял его, пытаясь определить направление ветра.
– Сейчас или никогда, – немного волнующе сказал Элайджи и, разогнавшись, прыгнул с обрыва.
Крылья взлетели, подхватив с собой полного надежд Элайджи.
– Я лечу, я лечу! – прокричал он.
Но не успел он это договорить, как крылья, а вместе с ними и он сам, камнем рухнули вниз. Элайджи сделал в воздухе сальто и
– Ты видел, ты это видел?! – не успев отойти от такого падения, радостно начал кричать Элайджи. – Я пролетел почти два метра, я это сделал!
Элайджи не мог оправиться от счастья, хотя это было не совсем то, на что он рассчитывал. С его волос ссыпался песок. Штаны, рубаха и лицо были в земле, рукав на локте был разорван, а на щеке красовалась небольшая ссадина.
– Ах, Смельчак, я самый счастливый мальчик на земле! Сегодня мы им всем покажем! – отряхиваясь, сказал Элайджи. – О нет, вот это дыра! – посмотрел он с сожалением на порванный рукав. – Ну и влетит мне от миссис Дорис. Ну да ладно, поехали быстрей домой, мне еще нужно усовершенствовать свои крылья.
Вскарабкавшись на вершину обрыва, Элайджи ловко взобрался на коня, крепко привязав перед этим аккуратно сложенные крылья к седлу, и дал шпоры. За ним следовал его радостный и преданный четвероногий друг.
Выезжая из лесу, Элайджи притормозил коня и, вытянувшись, начал что-то рассматривать сквозь густую листву деревьев. Его взгляд остановился на одноэтажном, выкрашенным в белый цвет здании. Это была школа. Единственная школа в деревне, где дети от мала до велика учились читать и писать. Помимо этого они изучали математику и латынь, вернее, так было принято считать. Другие науки здесь не преподавались за их ненадобностью.
Элайджи быстро спрыгнул с коня и привязал его за вожжи к дереву.
– Смельчак, сидеть, – скомандовал он псу, и тот покорно сел.
Оглянувшись по сторонам, Элайджи немного пригнулся, дабы его никто не заметил, и пробежал к окну. Ухватившись за карниз двумя руками, он приподнялся, высунув наполовину свою голову. Элайджи часто так делал, ибо миссис Бунч не пускала его в школу, считая, что ему это вовсе не нужно. Своим же детям она разрешала учиться лишь для того, чтоб они научились читать и писать, и на это она отводила каждому по два года. Все остальное она считала пустой тратой времени.
Элайджи начал прислушиваться. Это была латынь.
– Дети, а кто знает, как будет на латыни «король» и «королева»? – спросила учительница миссис Уорен.
Миссис Уорен была одной из самых добрых женщин в деревне. Она была рождена, чтобы стать учительницей. Любой, кто взглянул на нее хоть раз, обязательно приписывал ей эту профессию. Она всегда собирала волосы наверх в тугой пучок и отличалась чрезмерной опрятностью. Миссис Уорен верила, что знание – это единственный свет, и посвятила себя тому, что изо дня в день пыталась вдолбить непутевым ученикам одно и то же. Редкая женщина жертвовала себя науке в то время, и только за это ей нужно было отдать должное. Ведь, отбросив все перспективы в городе, она самовольно переехала сюда с мужем, обеспокоенная абсолютной безграмотностью в селениях. Латынь, любимый предмет миссис Уорен, был введен в школьную программу с ее инициативы, чем в первую очередь очень гордился глава «Цветочных лугов» мистер Дикклуф. Ведь где это видано, чтобы в деревне еще и латынь преподавали. К преглубокому же сожалению миссис Уорен, ее мечты о том, как она свободно будет обсуждать с учениками на латыни темы насущные, медленно гасли под однотонное, стайное и бессмысленное повторение одних и тех же слов вот уж четвертый год.