Элегия погибшей звезды
Шрифт:
«В лучшем случае я в смятении, в худшем — схожу с ума, — мрачно подумал он, промокнув чернила на договоре. — Если Рапсодия это почувствует, она вернется домой».
Эта мысль вызвала восторг в живущем в нем драконе, и ему пришлось потратить немало сил, чтобы его успокоить. С той же страстной силой, с какой мужчина рвется к любимой женщине, дракон стремился к Рапсодии, — но по другим причинам. Рапсодии были присущи черты, которыми обладают драгоценные камни, — глаза, похожие на изумруды чистой воды, волосы, словно золотой лен. Ими щедро наделила ее мать-природа, а затем, после долгого путешествия в недрах Земли, они стали еще ярче и прекраснее.
К счастью, Рапсодия обладала недостатками, которые так любил в ней Эши-человек, — ужасным упрямством, проявлявшимся иногда неспособностью увидеть за деревьями лес, диким гневом, вспыхивавшим в самые неожиданные моменты, так что двойственность его натуры не мешала ему сохранять равновесие в трудные минуты сомнений.
Но сейчас, когда воспоминания о жене стали обретать явственную физическую форму без всякой внешней причины, стоило поискать какие-то глубинные объяснения. И Эши похолодел, размышляя над возможными вариантами.
Возможно, дракон в нем начал брать верх над человеком.
Желание увидеть Рапсодию усилилось. Он старался подавить его, напомнив себе, что ей гораздо лучше в пещере Элинсинос, чем в Хагфорте, но это помогало ненадолго. А потом ему попадалась на глаза Порция, которая несла белье или подносы на кухню, она кланялась ему или слегка улыбалась оставляя за собой взмах золотых волос, отблеск розовой щеки и аромат ванили и пряностей.
Ему начали сниться сны о Рапсодии, и он просыпался в холодном поту, дрожа от неразделенной страсти или необъяснимого страха. Иногда она приходила к нему в снах, откидывала одеяла и оказывалась в его объятиях. В такие ночи он просыпался, ужасно себя чувствуя, с болью, мучительно пульсирующей в голове.
После одного из самых тяжелых кошмаров в его покои, как обычно, вошла Порция, которая принесла таз и горячую воду для утреннего бритья. Она поклонилась и исчезла, оставив в сознании Эши такое яркое напоминание о Рапсодии, что он натянул одеяло на голову и громко застонал, до смерти напугав кота, тут же сбежавшего из спальни.
Наконец в одну из особенно холодных ночей его спокойствию был нанесен последний удар.
Эши сидел перед пылающим в камине огнем и размышлял о жене, когда в комнату вошла служанка с подносом, на котором стоял его ужин. Она ставила тарелки на столик и повернулась, чтобы уйти, и тут Эши вновь ощутил аромат ванили и пряностей с едва заметной примесью лесных цветов, которым благоухали складки ее шелестящей юбки. Однако она не ушла, а приблизилась к нему сзади, и он ощутил жар ее тела, еще более сильный, чем исходящий от камина. Порция легко коснулась его плеч, а потом провела ладонями по затылку. Ее руки сомкнулись на напряженных мышцах его спины, большие пальцы нажали в нужные точки, и она принялась массировать шею.
Так всегда делала Рапсодия.
Магия ее рук уносила прочь напряжение, возвращая тепло в самые потаенные уголки его души. Против воли Эши закрыл глаза, отдаваясь блаженным прикосновениям пальцев.
А в следующее мгновение он похолодел от ужаса, поняв, что происходит.
Ярость вспыхнула у него в животе, его охватил гнев на служанку, осмелившуюся на такие вольности, но еще сильнее он разозлился на себя самого, разрешившего ей продолжать.
И наслаждаться массажем.
Он попытался не дать своему тлеющему гневу разгореться, напомнив себе, что во многих местах это общепринятая
Он стиснул зубы и заговорил, стараясь сохранять спокойствие:
— Порция, у тебя замечательные руки. Нежные и мягкие, словно молоко. Будет очень жаль, если мне придется их отрубить, а я поступлю именно так, если ты их немедленно не уберешь.
Со стороны двери послышался вскрик. Эши резко повернулся.
Служанка стояла в дверном проеме с пустым подносом в руках. Она начала дрожать, в больших карих глазах появились слезы.
Эши оглядел комнату, его нетронутый ужин стоял на столике. На мягкой поверхности ковра осталась дорожка ее следов, и чутье дракона подсказало ему, что Порция поставила еду и, не задерживаясь, вернулась к двери.
Внутри у Эши все похолодело.
— Прости меня, — пробормотал он. — Мне… показалось.
Молодая женщина расплакалась.
Эши медленно поднялся с кресла, Порция застыла на месте ее лицо исказилось от страха.
— Я еще раз приношу свои извинения, — смущенно повторил король намерьенов. — Ты можешь идти.
Порция быстро сделала реверанс и выскочила из комнаты прикрыв за собой дверь. Скрывшись в своей спальне, Порция бросилась на постель и накрылась одеялом с головой — и лишь потом позволила себе улыбнуться.
К этому моменту король намерьенов уже перестал о ней думать и больше не обращал внимания на дракона. Он взбежал вверх по лестнице, перескакивая сразу через несколько ступенек, чтобы собрать все необходимое для путешествия к тихому лесному озеру, расположенному в сердце Гвинвуда.
Он даже не стал дожидаться наступления утра.
32
Пещера драконицы
Тишину леса нарушало лишь редкое щебетанье зимних птиц.
Акмед остановился, чтобы указать Кринсель на бурелом, лежащий на тропе. Повитуха из Илорка кивнула и осторожно обошла ловушку. Они углубились в лес.
Они уже некоторое время двигались вдоль притока реки Тарафель, зная, что рано или поздно ручей приведет их к озеру, рядом с которым находилась пещера драконицы. Акмед постоянно прислушивался, не обращая внимания на блестящие белые деревья, с веток которых падали хлопья снега, тающие в лучах утреннего солнца.
Он следовал за звуком, резонировавшим в его ушах точно кровь. Это была песня Дающей Имя, которую пела для него Рапсодия. Песня вибрировала в его душе, отражалась в барабанных перепонках, проходила через сложное переплетение вен и нервов, составлявших чувствительную сеть на его коже, которая заканчивалась на кончиках пальцев.
«Акмед Змей, приди ко мне».
Ощущение было одновременно безумно приятным и столь же безумно пугающим, ведь его призывала Дающая Имя. И хотя повторяющаяся мелодия была безупречно настроена на его сознание и естественные вибрации его дыхания Акмед испытывал жгучую тревогу, слыша, как его имя повторяет ветер, несмотря даже на то, что ни одна живая душа, кроме него самого, не могла его уловить. Всю свою жизнь Акмед был скрытным и одиноким существом.
От некоторых привычек очень трудно отказаться, а иные и вовсе невозможно преодолеть.