Электрическая машина
Шрифт:
Сперва вышел преподаватель географии с указкой в руках, и за ним служитель в старом мундире с голубым воротником пронес множество палок с географическими картами.
Потом вышел преподаватель русского языка со стопкой тетрадей под мышкой. Из тетрадей выглядывали розовые промокашки.
За преподавателем русского языка вышел священник, взбивая пухлой рукой свои женские волосы и жадно докуривая тоненькую дамскую папироску.
За отцом законоучителем появился учитель природоведения, перед которым в поднятой руке служитель нес громадную легкую модель цветка с идеально правильным зеленым пестиком, идеально желтыми тычинками, с розовыми лепестками идеально правильного венчика и громадной завязью на тонкой проволочной ножке, воткнутой в деревянную подставку. Цветок качался.
Учитель рисования пронес две геометрические фигуры - шар и конус, сделанные из папье-маше, некогда глянцевито-белоснежные, но с течением времени ставшие желто-серыми, а местами просто черными.
Француз не без труда тащил под мышкой несколько наглядных цветных картин "Четыре времени года", которые почти касались пола, и Петя заметил одну из них, хорошо ему знакомую, - "L'hiver", "Зима", - с водяной мельницей под толстой треуголкой снега, с головастой ветлой возле замерзшего черно-зеленого пруда и с усатым господином на коньках "снегурочка", который, отбросив назад изящную ножку, толкает перед собой затейливые санки-кресло в форме лебедя, на которых сидит молодая особа с крошечной муфтой в руках.
Затем появился учитель пения, легко неся свой воздушный груз - скрипку, смычок, платочек и канифоль.
Петя смотрел на эту процессию педагогов и учебных пособий с чувством некоторой неловкости и даже, может быть, сожаления. Так, вероятно, смотрит дезертир, решивший бежать с поля боя, на колонну свежих войск, идущих в атаку с пушками и развернутыми знаменами.
Но это чувство было мимолетно.
В следующее мгновение Петя уже мчался в докторскую по пустынному, гулкому коридору, скользя каблуками по узорчатым метлахским плиткам мимо стеклянных дверей классов, мимо замазанных окон, мимо эмалированных плевательниц и фаянсовых баков с кипяченой водой, под кранами которых на цепочках висели оббитые эмалированные кружки.
Прибежав к докторской, он еле дышал. Лицо его пылало. И это было очень хорошо.
Петя постучал в обитую белой клеенкой дверь и, получив разрешение, вошел в докторскую. Он шаркнул ногой и поклонился доктору.
Доктор только что снял халат и был в одном жилете. Он как раз надевал пиджак с крошечным новеньким университетским значком, чтобы идти на урок в седьмой класс, где он преподавал гигиену.
Служитель с голубым воротником готовился выносить из докторской скелет, у которого болтались кости рук и на пружине щелкала челюсть.
Увидев Петю, доктор отложил пиджак и опять надел халат.
– Неси скелет в седьмой класс, - сказал доктор служителю. - Я сейчас приду. Что случилось? - сказал он Пете.
– Я заболел, - скорбно сказал Петя.
– Это катастрофа, - сказал доктор, блеснув глазами.
Доктор подержал Петю некоторое время за пульс, а потом сказал:
– Не морочь мне голову.
– Нет, честное слово, - сказал Петя льстиво и вместе с тем жалобно. - Я очень плохо себя чувствую. Видите, какой я красный.
Доктор был выкрест и весельчак. Он только что начал практику и во всех отношениях был доволен жизнью. Кроме того, он недавно женился и переживал медовый месяц. У него были чисто выбритые розовые щеки, небольшие подстриженные усики и глянцевитые глаза молодожена.
– Я вижу, что ты красный, - сказал доктор. - Но это еще абсолютно ничего не доказывает. Что у тебя болит?
– Горло. Трудно глотать.
– Тебе трудно глотать, - пробурчал доктор. - А ты не глотай. И вообще не морочь мне голову. Садись.
Доктор посадил Петю на клеенчатую кушетку, покрытую скользящей простыней, и велел разинуть рот.
Одной рукой он взял Петю за затылок и с силой повернул Петину голову лицом вверх, а другой рукой вынул из банки специальную кривую лопаточку и нажал ею на корень Петиного языка с такой силой, что язык онемел.
Доктор заглянул в Петино горло сначала одним глазом, потом другим, потом, не говоря ни слова, вымыл руки над фаянсовой раковиной, вытер их махровым полотенцем, снял халат и надел пиджак.
– Ты еще здесь? - сказал доктор, удивленно посмотрев на Петю, который стоял посреди докторской, тоскливо разглядывая проволочные формы рук и ног, развешанные по стенам. - Иди. У тебя не болит горло.
– Нет, болит, - сказал Петя. - Я ел снег.
– Неужели? - рассеянно пробормотал доктор, ища что-то на письменном столе.
– Я сегодня ел снег, - сказал Петя, - и теперь мне очень больно глотать.
Петя подумал и прибавил, скосив глаза:
– У меня дифтерит.
– Может быть, у тебя индийская чума? - сказал доктор, продолжая возиться у письменного столика.
– У меня дифтерит, неужели вы не видите? - упрямо сказал Петя, ужасаясь тому, что он говорит.
– Пошел вон, - сказал доктор равнодушно.
– Я сегодня ел снег. Мне очень больно глотать. Я заболел. У меня дифтерит, - быстро сказал Петя, почти плача.
– Так что же ты от меня хочешь?
– Можно мне идти домой?
– О! - коротко, с глубоким облегчением сказал доктор. - О! Теперь я слышу разумную речь. Ты здоров, но ты хочешь идти домой. Это я вполне понимаю.
Доктор быстро написал узенькую увольнительную записку, вручил ее Пете, подвел мальчика к двери, повернул за плечи, слегка поддал сзади коленом.
– И чтоб это было последний раз, босяк, - сказал доктор, закрывая за Петей дверь.
Размахивая запиской, Петя стремительно разбежался по совершенно пустому коридору.
За десять шагов до класса он неподвижно установил ноги специальным образом одна за другой, в одну линию, раскинул руки и понесся, как по льду, по скользким метлахским плиткам, которые щелкали под каблуками.
Петя вовремя затормозил, иначе он непременно въехал бы головой в стеклянную дверь класса. Возле двери Петя передохнул, сделал скорбное лицо человека, заболевшего дифтеритом, и, еле волоча ноги, вошел в класс, где уже начался урок физики.