Электрическое бессмертие
Шрифт:
Опер набрал текст заявления под диктовку. Московского гостя несколько удивила неординарная стройность белорусских ментов. С кем из полиции чаще всего сталкивается российский обыватель? Правильно – с ГИБДД, у гайцов чуть ли не каждый третий с пивным пузиком. Белорусы вряд ли голодают. Тётки на улицах вполне себе в теле. Наверно, Батька приказал всему МВД заниматься спортом.
Принтер выплюнул заполненный бланк. Осуждающе пожав плечами, что заявитель не прихватил фото пропавшего брата, сыщик вытащил изображение Наркевича-младшего из Интернета и тоже распечатал.
– Распишитесь здесь и здесь. О результатах розыска мы вас уведомим.
–
Узденский робко попробовал скрыться за фразами, что оперативные мероприятия секретны, и поэтому… Ему не удалось. Человеку, прошедшему через дикий бизнес в ельцинские времена и растолкавшему конкурентов в двухтысячные, сложно вешать лапшу на уши, о чем молодой блюститель порядка узнал в достаточно непарламентских выражениях.
– Да ладно, не жду, что забросите всё и в выходной день будете с собаками прочёсывать окрестные чащи. Элементарное можете сделать прямо сегодня? Обзвонить морги-больницы по Минску и области, узнать – где засветилось его мобло.
– Не нужно мне указывать…
– Я и не указываю. Просто скажи – сколько.
Мент смешался.
– Не могу брать деньги от заявителя. Меня уволят.
– Это не взятка, понял? Чтобы не светить лишнее усердие, звони с мобильного. И мне набери на российский, как что узнаешь, - он кинул на стол два пятитысячника. – Хватит? Чисто на разговоры. За любую информацию плачу отдельно.
– Не имею права…
– Имеешь! Я не прошу арестовать кого-то. Просто выполни свои обязанности хорошо. Сверху заплачу тридцон. За вычетом расходов у тебя останется на косарь баксов. Часто такое обламывается? – Игорь хотел добавить «в твоём вонючем районном городишке», но вовремя сдержался. Оскорблять нельзя, да и Узда при всей её провинциальности и малогабаритности выгодно отличается от многих российских райцентров. – Кстати, как твоё имя?
– Тёзки мы. Игорь Петрович. И прошу называть меня на «вы».
Определив дистанцию, опер сгрёб купюры и сунул в нагрудный карман белой форменной рубашки. Потом опомнился – просвечивают, перепрятал в портмоне[5].
– Какая у вас лучшая гостиница?
– Жилкоммунхозная, улица Школьная, 6. Она же и худшая, потому что единственная. Но переночевать – нормально, - тёзка протянул руку на прощание. – Краем уха слышал, развалинами поместья Иодко интересовались очень серьёзные люди.
– Кто?
– Узнаю. Там вроде как культурная ценность, охраняемая государством и всё такое. Но если нужно, вопросы решаются. Поэтому суета вашего брата с заявлением прав на наследство могла показаться очень не своевременной. Не так, конечно, чтобы его похищать или убивать. Но если он, как вы говорите, несдержан и неблагоразумен, как знать… Завтра ближе к концу дня свяжусь с вами.
– Жду.
Игорь подогнал «Круизёра» к единственному в городе приюту для путников, убедился, что «третья категория» гостиницы отнюдь не соответствует трём звёздам. Чтобы голову преклонить – ладно. Коротко переговорив с бывшим генералом по телефону, он рухнул на койку, не разбирая постель. Сон, однако, пришёл не сразу. Брошенная на прощанье фраза о «серьёзных» людях основательно обеспокоила. Может, они круты только по узденско-районным меркам, но пустить пулю в лоб Олежке, не фильтрующему базар – запросто. Поэтому нельзя ждать медленной работы милицейско-полицейской бюрократии. У копов во всех странах похоже: нет тела – нет дела. Отставной генерал предупредил, что уголовные дела по факту пропажи без вести возбуждаются крайне неохотно и далеко не сразу. А бестолковый брат, повздоривший с местными авторитетами, быть может, сидит в каком-то подвале, прикованный к батарее. Или ранен, нуждается в помощи. Ждёт, когда его разберут на органы или в обдолбанном состоянии отправят далеко-далеко на плантации наркоты, где долго не живут. Упрекая себя, что не приехал раньше на поиски, Игорь отключился.
***
Российская Империя, 1891 год
Живописная лесная дорога, утоптанная полозьями, с лёгкостью пропустила по блестящей своей спине аккуратный санный экипаж, запряжённый парой лошадей гнедой и рыжей масти. Самое чудесное время в лесу, когда снег ещё чист и по-зимнему бел, а солнце светит ярче, предрекая приход тепла. Лёгкий мороз, лёгкий ветерок, беззаботное ожидание скорой весны.
Вернее сказать – наоборот, сельским обывателям весна приносит одни заботы. Не до отдыха и веселий, пока хлеба не убраны да корма не заготовлены. В зиму же крестьянские энергические личности знать не знают, куда силу потратить – особенно молодёжь. Поэтому кучер не удивился, заметив волчьи шкуры в кустах и серые силуэты, с воем бросившиеся к лошадям.
– Тьфу, холера ясна! – он натянул вожжи, удерживая ретивых, чтоб перепугу не понесли. – Трясца вашей мати, бездельники!
Свистнул хлыст, смачно перетянув вдоль спины ближайшего «волка». Похоже, его это совершенно не расстроило. С хохотом и завываниями стая убралась в кусты, рассчитывая подловить других путников, чей возница не будет столь проворен.
– Что это, Яков Оттонович? – изумился питерский гость, из оконца разглядывая двуногих в волчьих шкурах.
– Крестьяне тешатся. По домам засиделись, озоруют.
– Распустили вы людей.
– Чай, не крепостные. Пусть их. Посевная начнётся – не до игрищ будет.
Рыже-гнедая пара, возбуждённая волчьими запахами, быстро вынесла экипаж на открытое место. В полях разве что пугало увидишь, здесь же в аккуратном порядке из земли торчат длинные жерди, на глаз – саженей по пять в высоту.
– Сие и есть ваши знаменитые уловители атмосферического электричества?
– Они-с. Молниеотводы, защита от гроз и градобитий.
Столичный визитёр скептически обвёл взором снежную пустынь, пронзённую электрическими пиками.
– Так уж ли они полезны?
Помещик улыбнулся. В лёгком полумраке санной повозки его серые глаза будто бы светятся изнутри. Тот случай, когда цвет радужки не имеет значения, а важна лишь внутренняя энергетика, сознание силы, правота, уверенность… Наверно, у Якова Оттоновича и карие казались бы светлыми.
– Коль не верите, пан профессор, жду вас осенью. Сравните урожай в Наднёмане с соседскими. Считайте зерно в амбарах и бульбу в буртах. Согласны?
Учёный муж несколько смутился.
– Право же, не пытался задеть вас недоверием. Однако войдите и в моё положение. Отчёты об опытах в вашей усадьбе – сказочны! Не только урожаи, но и удои, привесы скота. Что ж я покажу в Петербурге? Список осмотренных мной закромов?
– Отнюдь, любезный Порфирий Фомич. Опыты над сельскохозяйственными культурами и низшими млекопитающими – суть не главное, ради чего я затеял лабораторию. Высшее Божье творенье – человек. Но к телу, созданному по образу и подобию Господа, я подхожу с осторожностию. Смею утверждать, что покажу вам одно открытие, меня самого поставившее в тупик.