Элемента.L
Шрифт:
– Фу, Дэни, из всех ядов на свете ты выбрал «синявку» чтобы меня отравить?
– закрывая нос от ядовитого запаха, проникающего снаружи, выдавил Семен.
– Обижаешь, разве я могу предложить даме синявку! Это - спирт! Чистый спирт!
– в тон ему ответил Дэн.
– Ты наливаешь в омыватель спирт?
– убирая руку с лица и принюхиваясь, недоверчиво переспросил Сеня.
– А ты думаешь, я бы стал травиться той гадостью, что продают в автомагазинах?
– Ну, у отца в машине как-то вкусненькая была, помню, яблоками пахла. Его водитель как пышкнет,
– Я, брат, не об ароматах забочусь, а о здоровье! Чего и тебе советую! Выпить тебе, я вижу, не захотелось?
– он повернулся к Арсению.
– Смотри-ка ты лучше на дорогу, - ответил он и отвернулся к боковому окну.
– Да, чувствую, ехать мы будем долго. Что-то для ноября как-то многовато снега,- через неопределенное количество времени медленного движения по городским заснеженным дорогам Дэн решил продолжить разговор.
– Плевать!
– махнул рукой в сторону толи виднеющейся впереди бесконечной вереницы машин, толи в сторону летящих густых белых хлопьев, сказал друг.
– Скажи мне лучше, что за затык у тебя с этой... ээээ, картиной?
– спросил Семен, помня странное состояние товарища, он побоялся произносить слово "рожь".
Дэн заржал.
– Аааа, это! Я же эту картину уже несколько месяцев вижу в голове одной моей подопытной бабки, - и он начал рассказывать ему о своей работе, о Шейне, о Доме Престарелых. Единственное, о чем он умолчал, конечно, так об истинных причинах Шейна.
Временами Арсений что-то уточнял, переспрашивал, и проявлял вполне живой интерес, в заключение он сказал:
– Я все понял, брат! Только скажи мне каким образом ты, мемо, смог войти в картину как чистокровный венет? Еще и побегать там. Еще и не раз!
– Так я же не знал, что это картина! Для меня она - воспоминание, вполне себе рельефное, то есть проникабельное. Я так понял, что и бабка воспринимала его не как картину, а именно как поле на котором она стоит в детстве. Может она видела ее в детстве, может она даже в доме у нее висела, вот и запомнила. И стала думать себе в старости, что это воспоминание из ее детства, что была она там на самом деле. Я ж объяснял тебе, память человеческая - странная штука. Оно и так было понятно, что воспоминание это не истинное, потому что, во-первых, сколько бы я не шел по этой дороге, что в одну, что в другую сторону, я никого ни разу не встретил. По идее оно должно было быть закольцовано, то есть куда бы я ни шел, должен был вернуться по этой же дороге назад.
– А сколько ты шел?
– Самое большее около часа в одну строну.
– Здоровое, однако, кольцо!
– подытожил Сеня.
– А во-вторых?
– Во-вторых, и я понял это только сегодня, когда уже ехал к тебе. Там пахло хлебом! Не сеном, которое мы с Шейном решили принести бабке, чтобы как-то оживить ее воспоминания. А именно хлебом! Я еще думал, что возможно, где-то рядом с полем пекарня, и этот запах тянет оттуда. И именно из-за запаха думал, что это поле пшеничное. Так пахнет наш обычный магазинный белый хлеб. Слушай!
– почти заорал он. Семен посмотрел на него с подозрением, но промолчал.
– Сеня, у этой бабки есть привычка нюхать хлеб! Вот откуда там пахнет хлебом!
– А курить хлеб у нее привычки нет?
– на всякий случай уточнил попутчик.
– Я тебе о серьезных вещах сейчас, между прочим, говорю, а ты со своими шуточками, - типа обиделся Дэн.
– Ты вообще сам то понимаешь, как это звучит? Вот эти твои типа "серьезные вещи"?
– осведомился Семен.
– Понимаю! Короче, Сеня, она столовский хлеб, перед тем как откусить всегда нюхает, ну ты, короче, понял.
– Ну, типа, короче, да, - подтвердил он. Потом помолчал и добавил:
– Еще пункты будут?
– Че?
– не понял Дэн
– Ну, во-первых, во-вторых... В-третьих будет?
– А, Семен Семеныч! Да, будет! В-третьих, за этой девочкой так ни разу никто и не пришел! И мне, дураку, надо было дождаться вечера! Вот я лопух!
– Согласен!
– поддержал его друг.
– Мне надо было просидеть там весь день до вечера, чтобы солнце село!
– А смысл? Тебе вроде и так было понятно, что это все не по-настоящему.
– А, ну да! Я просто пытался понять просто это бабкин пунктик или воспоминание сфабриковано и навязано ей. Хотя если ей его подсунули, пытаясь выдать за настоящее, то смену дня и ночи предусмотрели бы все равно, - говорил он вслух, но уже больше сам с собой.
– А пока ты там сидел с ней или ходил, чем девочка занималась? Так и стояла?
– Нет, она там играла, песенки какие-то пела, какие-то травки по дороге рвала, короче вела себя как любая нормальная маленькая девочка.
– Только никуда не уходила, - добавил Семен.
– Да, только не уходила. Но у меня опыта общения с маленькими детьми нет, мне она показалась обычной.
– И объясни мне еще один момент. Что значит, бабке его подсунули?
– Ну, так психотерапевты делают. Блокируют какие-то воспоминания или, наоборот, находят в памяти место, где человеку было очень легко, комфортно, безопасно и как только челу становиться совсем плохо, он отправляется в это место в памяти, успокаивается и так далее.
– А сфабрикованное? Это что?
– А вот сфабрикованное - это для нас, для мемо. Когда хотят скрыть какие-то воспоминания от нас, создают такую кладовку искусственно в том месте, где был проход.
– То есть это происки наших?
– Увы, да, - вздохнул Дэн.
– И кто может делать эти кладовки?
– Ну, те же психотерапевты, гипнотезеры...
– Азуры?
– добавил Арсений.
– Азуры, - подтвердил Дэн.
Арсений смотрел на Дэна многозначительно, и нетерпеливо помахивал рукой вверх, как дирижер, показывая, что петь надо выше. Он ждал от него догадки, озарения.