Елена Троянская
Шрифт:
Не в силах оглянуться, я тихо вышла из спальни.
В одной из кладовых, за большим чаном с зерном, я спрятала веревку и черный плащ. Они оказались на месте. Дворец я покинула не через главный вход, который охранялся, а через кухню.
С плащом и веревкой в руках, ступая как можно тише, я направилась к темневшей громаде храма Афины. Все жрецы и жрицы спали. Сразу за храмом находилась самая высокая точка Трои, откуда с большого бастиона открывался вид на северные окрестности города. Но я не собиралась спускаться тут: стражники
Я припасла большой камень, который мог сыграть роль якоря. Обвязала его веревкой и перебросила через стену. Ни звука. Небо было абсолютно черным, луна покинула его на несколько ночей.
Я подергала веревку. Ее прочность не вызывала сомнений. Я стала плавно опускать ее. Далеко внизу послышался глухой стук. Очень далеко. Я сделала глубокий вдох и ухватилась покрепче за веревку. Она была шершавой, грубой, больно впилась в ладони. Но я не обращала на это внимания.
Я подтянулась, чтобы взобраться на высокий край стены. Какое счастье, что у Париса нашлись шаровары. Я начала осторожно спускаться. Жаль, что руки у меня слабоваты. Я боялась сорваться и упасть. Впрочем, какая разница? Я ведь решила умереть — раньше или позже это случится, не имеет значения.
Скользя по веревке, я то и дело ударялась о гладкие, твердые камни стены. Я ободралась и набила синяков. Удары следовали один за другим, они создавали шум. Оставалось надеяться, что его не услышат.
Темнота была полной. Увидеть, как я болтаюсь на веревке, никто не в состоянии. Я уже была на полпути к земле, даже могла разглядеть ее. Там рос кустарник. Хоть что-то смягчит мое падение, подумала я. Руки сильно болели, и я не была уверена, что еще смогу продержаться хоть минуту.
Вот и земля. Я упала. Упала на спину, миновав спасительный кустарник и ударившись спиной о камень. Острая боль пронзила все мое тело. На мгновение мне показалось, что я не могу шевелиться, но усилием воли я заставила себя встать. Ты внизу, ты должна идти, ты должна довести свой план до конца, подстегивала я себя.
Я осторожно наклонилась и ощупала ноги, чтобы удостовериться, что они меня слушаются. Они дрожали, но держали тело. Вперед, к Менелаю. К Менелаю. Пошатываясь, я заковыляла по небольшому склону вниз. Там, совсем близко, раскинулись шатры и палатки греков. Троя возвышалась высоко надо мной. Северная стена казалась сплошной бронзовой плитой, высокой и непроницаемой. Я одолела ее. Она осталась позади. Троя осталась позади. Впереди — шатры и палатки, в которых прячутся греки, маленькие, слабые.
Без мысли, без чувства я направлялась туда, куда так не хотела идти, не забывая приказывать ногам идти, — и шла.
— Стой, кто идет! — раздался резкий оклик: наверное, греческий часовой.
Я безучастно обернулась: сейчас я сдамся ему.
Меня больно схватили за руку. И пусть, какая разница. Мне все равно, что со мной сделают, как будут обращаться, даже если будут бить и пытать. Скоро всему наступит конец. Мне в лицо сунули факел, я зажмурилась и отвернулась.
— Боги всемогущие! — воскликнул человек.
Да, это я, Елена. Схватите меня, накажите, отведите к Менелаю. Мне захотелось, чтобы это произошло как можно скорее, чтобы действие пришло в движение и достигло финала.
— Елена! Что ты здесь делаешь? — Передо мной выросло изумленное лицо Антимаха.
Увидев его, я отпрянула назад.
— Хочешь предать нас? — крикнул он. — Торопишься к грекам?
Он впивался мне в руку все сильнее.
— Нет, неправда!
— Я же не слепой! Вон веревка. На тебе специальная одежда. — Он покосился на мои шаровары. — Ты готовилась к побегу. Ты бежала из города.
— Я хотела пожертвовать собой ради Трои, — подняла я голову. — Другого способа прекратить войну не существует. Если я вернусь, у греков не будет причины продолжать ее.
— Ты глупая девчонка! — крикнул он, и я испугалась, что он сломает мне руку. — Они здесь не из-за тебя!
— Даже если это так, то поводом-то стала я. Я хотела лишить их этого повода.
— Ты согласна вернуться к Менелаю, снова лечь в его постель?
— Нет. Я собиралась покончить с собой, прежде чем это произойдет.
— Кто знает о твоем плане? — недоверчиво спросил Антимах.
— Никто. Ни одна душа.
— Ты никому не говорила? Не верю, что женщина способна в одиночку осуществить такое.
— Верить или нет — твое дело. Но это правда.
— Значит, о твоем побеге никто, кроме нас с тобой, не знает?
— Никто.
— Так вот, сейчас, моя госпожа, ты вернешься в город и ляжешь в мужнину постель. И никто ни о чем не должен узнать.
— Нужно же положить конец войне! — воскликнула я. — Только я могу остановить ее!
— Слишком поздно, — ответил Антимах. — Остановить войну уже не в человеческих силах.
Антимах провел меня обратно в город через маленькие воротца у основания северо-восточной башни. Он приказал накрыть голову и лицо плащом, чтобы стражники не узнали меня, а сам обнял так, словно я была проститутка. Сделал он это не без удовольствия, заметила я. Город по-прежнему крепко спал. Антимах проводил меня до самого дворца, который находился совсем недалеко, и на прощание прошептал:
— Помни, никому ни слова!
У меня не было выбора. Пришлось подчиниться ему. Но я высоко держала голову, всем видом показывая: если бы не он, я довела бы свой план до конца.
Я поднялась по лестнице в нашу спальню. Парис спал, голая рука свесилась на пол, лицо повернуто к стене. Точно в такой позе я оставила его. Я почувствовала себя как солдат, который не чаял вернуться живым с войны, но чудом уцелел. Теперь, как сказал Антимах, война будет катиться своим чередом, и не в моих силах остановить ее.