Эльфийская кулинария

Доступные очерки об учении о слепках

.

Животное как вещь в себе обладает потенцией к социальной коммуникации посредством не идеального, герметического языка, а подлинным бессознательным актом, предопределённым его природой, то есть низшей категорией души. Подлинно из себя акт коммуникации есть обусловленный не творческий, но природообусловленный "слепок" во времени и пространстве, привлекающий таких же животных. И кроме привлечения своих, есть отдельные слепки, что могут намеренно привлекать или отторгать чужих, если учесть при этом, что коммуникация инаковых животных может происходить и без формирования таких слепков, как то происходит например в общении собак с кошками, воронами и т.д.

Можно сказать, что общение, потенциально-необязанное к "слепкам", используется подлинно не для общения как такового. И если вопрос коммуникации в пространстве обязан к понимаю слепков, то привлечение и отторжение субъектов на почве бессознательной характеристики подлинной природы "из себя", как например если учесть, что тем или иным животным приятна

Поэтому изображая животное, мы не столько идеально должны понимать, что это животное из себя представляет, сколько обязаны сами пережить его становление собственным нутром, и потому сориентироваться в написании последующих слов таким образом, чтобы иметь понимание о цели, из-за которой мы и делаем «слепок», вместо немой кооперации. Здесь же известно, что слепки служат необходимости над-кооперативной, они служат не слову ради слова, но выражают особое намерение, цель, ради чего и составляется этот слепок. Здесь же понятно, что слепки служат личной, авторской потенции хотения от мира, его обозначения в мире, его желание т.е.

Таким образом есть некоторая часть животных, подлинно из себя выражающие "слепки" как хотения и целеопределения, что направлены в мир. Этим же слепкам посвящено отдельное учение, что изучает их «геометрию» и отношение этой геометрии к цели и желанию. Получаемые данные соотнесения слепков и желаемого образуют систему письменности пространственно-временных акцентов. В зависимости от региона распространения того или иного животного вида отличается и письменность. Так понятно, что разные животные могут выражать одинаковые желания разными слепками, однако желания эти возникают в разных условиях, потому и разница в обретении желаемого на лицо. Обезьяна получает банан, медведь лосося и т.д.

Те животные, что по каким-то причинам не могут быть изучены в пределах учения, становятся созерцательными: им посвящают игры, и считается, что чем больше игр существует, а также чем более игрок победил в таких играх к ряду, тем более он стал созерцаемой животной сущностью, потому тем более его познал, потому его подлинный пережитый опыт обладает силой на желание, подобное созерцаемому. Таким образом есть условный подражательный язык, заряжаемый играми, и есть такая письменность, что состоит не из знаков, не из символов, а прямо из воли, вещи в себе, самой природы. В качестве примера лисий логос непознаваем лисой, но он есть, и это суть главный момент в учении о слепках, ведь если рассуждать о том, что животные тем и животные, что обладают собственным логосом, который сами не могут осмыслить, их чисто-опытное бытие проистекает не от индивида к индивиду, но заколдованно, не выходя за пределы оберегающего их естества. Но естество это, эта природа, подвластна человеческой дрессировке и приручению, и потому, получив шерсть того или иного вида тем путём, что животное само позволит с себя эту шерсть снять, как то происходит, например, если просто его погладить, практикующие учение о слепках получают таким образом силу не индивида, но целого вида, и потому обладают полным правом не только на использование этой шерсти в качестве пишущей принадлежности, но и на само использование слепков соответствующего вида. И здесь учение о слепках обретает важное значение для рассматриваемой культуры, ведь сами слепки постигаемы человеческим разумом, то есть подлинный животный опыт взаправду описываем каким-то интеллектуальным актом, волшебство животного бытия обретает написание, и само это написание одновременно и чисто-опытно, а потому сакрально и переживаемо индивидуально, и в это же время экзотерично, ибо используется как обыкновенное письмо в кругу общества принимающего учение. И так как один любой такой символ заключает в себе вневременные принципы волшебства как общего логоса, достаточно собственной воли, чтобы нанесённый на поверхность символ обрёл то принципиальное бытие, необходимое для активации волшебных принципов видового естества.

Обретя таким образом понимание принципов работы слепковой письменности, меня посвятили в тонкости правил использования этой весьма чудодейственной практики. Конечно, не обретя благословения ни от одного животного вида, иероглифер, как таких практиков принято называть среди самих практиков и лиц их окружающих, просто не сможет практиковать такую письменность ни на одних поверхностях кроме тех, что держат краски и чернила. Также известно, что благословение можно получить как с помощью дружественных отношений, приручения и дрессировки, и тогда иероглиферу откроются волшебные естественные слепки повседневности, и также с помощью «одержания верха» в том естественном для животного «ремесле», которое и заявляет о его праве на существование в этом мире, требуется-ли для этого перегнать зайца, залезть на гору к козлам, или стать злее осы. Очевидно, по отношению к насекомым, рыбам и бесшерстным животным второй вариант более действенен.

Рассуждая и описывая нечто естественное, иероглиферу следует ставить свой текст на письме в их событиях таким подражательно-игровым способом, как это должен из себя представлять вид животного, чья шерсть используется в качестве пишущего материала, а само это животное в конце высказанного должно изобразиться, перед изображением же поместить слепок, а изображение залить воском. Так читающий ваше повседневное замечание может угадать что именно за животное дало вам благословение, и раз угадает как вскроет восковую точку, получит подлинный опыт на желание в ремесленном деле, свойственное угаданному животному. Вы же за искусное составление такого текста тем больше получите силу собственной воли. Учёная письменность в отличии от письменности повседневной составляется по этому же принципу, но в своей структуре использует поэзию. Так, чем смешнее будет учёный текст, тем более откровенным он считается, и чем он более вызывает остальные чувства, тем очевиднее становится для практикующих иероглиферов его предвзятость. Поэзия же этим образом является одной из преимущественных метод для изучения животных слепков, и если прочитанный стих неоднократно при повторном перепрочитывании вызывает смех, или если такой стих подлинно находит отклик в сердце при созерцании животного, коему этот стих и посвящен, то его геометрия, а потому и его слепок становится подлинным символом, уходящим в распоряжение всех практиков. Интересно, что подлинные геометрические принципы поэтического текста используются как обусловленные и необходимые правила для участия в празднестве творцов, устраиваемого по случаю возникновения нового слепка. Об этом празднестве непременно стоит поведать далее.

На моменте возникновения нового слепка как символа следует учесть, что символ этот не включается в какой-то особый «общий алфавит» сразу же, но выставляется в качестве «претендента на правление», где его номинальная кандидатура рассматривается наравне с другими такими же слепками каждые двенадцать лет. Здесь можно описать особый инициатический обряд, что тесно связан с системой письма: ребёнок, чтобы вступить во взрослую жизнь, обязан достичь двенадцатилетия на обеспечении собственных родителей, и достигнув сего возраста, и до наступления «астродрома» (или праздника «звёздного пути») встаёт на фундамент культурно-нравственного воспитания и занимается философией, геометрией, и естественными науками, находясь на обеспечении всего общества в целом и именуясь «бутоном», где в одну из главнейших задач такого бутона входит посвятиться собственными стараниями в принципы творения искусства. Когда наступает «астродром», а он непременно наступает раз в двенадцать лет и длится весь месяц начиная с первого зимнего дня, все бутоны собираются на театральных площадях и слушают то, во что ранее не были посвящены: они слушают в первый раз и стихи тех слепков что «приняты на правление», и ту поэзию, что была явлена на свет авторами за минувшие двенадцать лет. До этого момента бутонам разрешено ознакамливаться только с поэзией минувших поколений. У каждого из бутонов есть 3 голоса, которые они могут распределить как им будет угодно, а потому могут они отдать свои голоса как за новую поэзию, так и за старую, так и за ту, что правит сейчас, а все уже-посвященные имеют только один голос.

Всего может быть выбрано двенадцать «кисточек», то есть двенадцать животных на правление, и на каждое такое животное может выбраться путём голосования до 12 слепков. Таким образом за время астродрома бутонами и посвященными выбирается до 144 правящих над всей наукой и магией слепка, и по окончании празднества бутоны расцветают, становясь посвященными, а потому полноправными членами. Тем более представляет интерес тот факт, что, став бутоном, кандидат на прохождение инициации уже имеет право на написание священной, учёной поэзии, а все ранее прошедшие инициацию могут пожертвовать свой голос в общее пользование: для этого такой посвящённый должен пожертвовать лист лавра организаторам астродрома, что состоят целиком из победивших поэтов всех минувших астродромов, который те совместно с другими лаврами будут разыгрывать в азартных играх, приуроченных к празднику. Происходит это следующим образом: завершив ознакомление со всей новой поэзией, поэты-организаторы астродрома объявляют о праве посвященных сдать свои голоса в общее пользования бутонам, и все в этом заинтересованные прилюдно объявляют об этом намерении и жертвуют лавр в чашу той игры, которую хотят видеть на общем празднике; каждый поэт-организатор выдвигает свою игру, и потому у каждого такого организатора своя собственная чаша.

Каждый из бутонов по выбору двенадцати кисточек демонстрирует на финальной неделе праздника собственные творения искусства, за основу беря тот или иной геометрический принцип «старой» поэзии, хотя на самом деле для наблюдающего со стороны такая демонстрация больше походит на представление. Насколько мне доносится известным, в демонстрации участвуют комплексы разрозненных работ, выстраиваемых в единую композицию поэтом-организатором. Так в одной из демонстрации может звучать несколько музык и песен, выставляться ряд изображений и скульптур, а сами демонстрирующие могут выходить в костюмах сложенных согласно всей композиции. На каждую такую демонстрацию ведут практика, которого, не будь он ответственен только за судейство, можно было назвать шаманом. Практик этот вкушая творческую композицию и геометрию её вручает маски тех животных поэту-организатору (и куратору-композитору бутонов), чьё присутствие ощутил он в себе, хотя конечно может ничего и не вручить, если то было сделано не искусно. Вверив поэту эти маски, он по праву становится одушевлённым покровителем для всех, кто пытается обуздать и приручить то или иное животное, ему носят подношения в повседневной жизни, но не поклоняются ему, а он же, обуздавший одержимость животного собственным созерцанием, отныне становится свободным, и поэтому может не участвовать в каких-либо событиях и торжествах, однако при этом становится тем, кто принимает решения на правах высшей инстанции.