Эльфред. Юность короля
Шрифт:
– Я пришиб этого злосчастного кабана – я его и освежую.
Он вынул из правого, уцелевшего сапога нож, и взялся за кабана. Присел у туши, сделал надрез у анального отверстия, по ладонь запустил два пальца в брюшной жир и вставил кривое лезвие под шкуру. Потянул нож вверх, следуя за лезвием пальцами. Шкура отставала на брюхе, и надрез получился аккуратный и ровный. Внутренностей металл не задел. Вываливать их из брюха не было никакой нужды – за Эльфреда всю грязную работу сделали слуги. Снимать грубую шкуру ему тоже не пришлось – принц лишь обозначил свой труд. Только это имело значение.
Кабана,
До замка Эльфред добрался с облегчением. Усталость и ранение давали о себе знать. Его не занимал ни лес вокруг, ни придворные, ни сам брат – принц мечтал поскорее оказаться дома, да чтобы никто вокруг не заметил его состояния. Во дворе замка оруженосец короля предложил принцу помощь, но тот, разумеется, отказался и спешился сам. Он ласково потрепал по холке своего конька, скакун ответил довольным фырканьем.
Принца отвели в залу, где он ночевал в небольшом алькове вместе со своей женой, и вызвали к нему лекаря. Эльсвиса – белокурая, большеглазая, кругленькая, как апельсин, совсем еще юная и живая, захлопотала вокруг супруга встревоженно и ласково, молодой мужчина улыбался ей, но позаботился отослать ее от себя прежде, чем пришел лекарь и принялся разматывать повязку. Эльфред беспокоился, что вид раны и крови может испугать и поразить его жену, повредить в ее положении. Для Эльсвисы вот-вот должен был наступить срок.
Лекарь очистил рану и, несмотря на возражения принца, принялся рассматривать и смачивать настоями то из одного маленького горшочка, то из другого. Целитель был уже немолодой, седоголовый седобородый мужчина лет пятидесяти, которого называли стариком, а кое-кто и дряхлым стариком. Он был очень молчалив, невозмутим и флегматичен, ни на крики своих пациентов, ни на шутки за спиной не обращал внимания, размеренно и неторопливо делал свое дело. Стариком он себя не считал, что и доказал, недавно женившись на молоденькой и уже успев стать отцом. Руки у него были сильные и уверенные. Он залил рану травяной настойкой, стер лишнее с кожи вокруг и приложил свернутый кусок расстиранной, мягкой холстинки.
– Ни к чему столько возни с пустяковой раной, – бросил принц. – Перевяжи, да и все.
– Твое высочество, клыки кабана – коварное оружие, – медленно произнес лекарь, прилаживая чистый лоскут мягкой ткани. – Они несут не только рану, но и яд. Этот яд заставляет гнить раны. Зачем тебе, молодой человек, погибнуть из-за простой неосторожности в столь юном возрасте?
Услышав про «юный возраст», Эльфред фыркнул. Он чувствовал себя совершенно взрослым, даже зрелым мужчиной, и эти слова целителя показались ему хоть и простительными для старика, но чересчур высокомерными.
Повязка была наложена должным образом. Собрав все инструменты, лекарь вышел из алькова и пустил туда супругу принца, Эльсвису. Она тревожно взглянула на мужа,
Эльфред был у ее отца в гостях, когда Эльсвисе еще не исполнилось пятнадцати, и тогда же стал оказывать ей знаки внимания, отваживая других молодых людей.
Священник твердил девушке, что это дурно, ибо отроки и отроковицы должны вести себя очень скромно и ждать, кого им Господь пошлет в пару, или кого выберут родители. И потому Эльсвиса не решалась поднять на Эльфреда глаза, но жарко краснела при каждом его слове, обращенном к ней. Она не была влюблена в сына Уэссекского короля, но в ее возрасте душа девушки так широко распахнута любому чувству, что мимолетную симпатию они готовы признать за неземную страсть. Все случилось, как в сказке – Эльсвиса поверила, что любит Эльфреда, а Эльфред спустя два года посватался к ней.
Оба они не до конца понимали смысл сделанного шага. Они связали свои судьбы навсегда, и при этом вряд ли руководились правильными соображениями. Принц думал о приданом и о том, что каждый мужчина должного возраста должен быть женат. К тому же дочь графа гаинов так хороша… А юная дочь графа пребывала в уверенности, что встретила свою единственную любовь. И потом, быть женой – это не то же самое, что быть дочерью. Жена все-таки хозяйка. Что за человек ее молодой муж, она понимала смутно, но готова была выполнять свои обязанности и стать ему хорошей женой.
Эльсвиса подала супругу новую тунику – алую, с трехцветной тесьмой, украшающей рукава и горловину, вынула из сундука ремень с красивой пряжкой.
– Король спрашивал о тебе. Стол уже накрыт, почти все собрались.
– Да-да. Я вижу, ты уже готова, – он оглядел ее, одетую в меру нарядно. – Хорошо.
Жена помогала ему одеваться.
– Один тан сказал мне, – робко начала она, – будто король желает, чтоб ты был рукоположен как можно скорее.
– Ну, душенька, согласись, уходить в епископы от затяжелевшей жены – поступок не слишком красивый. Даже бестолковый. Зачем тогда было жениться?
– Ну, так и что же? Ты не рассказывал мне, что твой отец настаивал, чтоб ты стал священником.
– Он не настаивал. Он полагал, что это возможно и даже хорошо.
– Но ты-то этого хочешь?
– Я? Может, когда-нибудь. Когда стану стариком. Лет в тридцать. Что ж… Кстати, что это за тан, который вдруг начал говорить с тобой о моих планах?
– Берн из Лонг Бега.
– А, человек королевы… – Эльфред оправил котту, затянутую поясом, и, повернувшись к жене, погладил ее по щеке. – Запомни, солнце мое, уж если кто заинтересован в том, чтоб я был рукоположен, так это королева.
– Вульфтрит?
– Разумеется. Пока ее сыновья еще очень молоды, я для них – самый серьезный соперник за трон. Ты знаешь, власть берет тот, кто сильнее, у кого больше сторонников. Кроме того, возможно, ты слышала, что, когда мне было пять лет, папа Римский короновал меня. Ты слышала об этом?
– Да, что-то слышала. Мне рассказывали.
– Если что-то случится с Этельредом в ближайшие годы, эрлы и таны, скорей всего, предложат корону мне.
Эльсвиса с любопытством смотрела на мужа.