Эльфред. Юность короля
Шрифт:
– Да, принц, – Ассер вновь подогнал свою лошадку. Та помотала головой, недовольно покосилась на наездника, заплясала. – Ух… Нет, следовало брать мерина, как мне и советовали. Уж больно злая кобылка. Уже разок пыталась укусить меня за колено.
– Давай ей по носу, если только попытается это сделать снова. Подтяни повод и намотай на руки, – посоветовал принц. – Так будет легче справиться. Женщины вообще норовисты, знаешь ли…
Ассер справился со своим скакуном и вновь нагнал Эльфреда. Но поговорить они не смогли – Этельред пустил своего коня вскачь, и остальные были принуждены следовать за ним. Когда лошади идут галопом, разговаривать практически невозможно. Разве что
А когда утомились кони, устал и монах. Ему было не до бесед. Он явно не отличался большим искусством наездника, его неловко скроенные башмаки постоянно выскакивали из стремян. К тому же, круглые стремена были весьма неудобны. Эльфред и его венценосный старший брат без труда держались в седле не потому, что им помогали стремена, а потому, что их колени легко сжимали бока лошади настолько сильно и умело, что опора для ступней, по сути, была не так и нужна. Фактически стремена играли по-настоящему важную роль лишь в бою, где воин замахивался копьем или мечом, и тиски колен здесь не помогали.
«Монаха стоило бы отправить в обоз», – подумал принц, но потом вспомнил, что обоз догонит их лишь через пару деньков, а, может, и позже, уже у самого Скнотенгагама.
– Придется тебе и дальше трястись с нами, достопочтенный брат, – сочувственно сказал он.
– Ничего, – ответил Ассер. – Господь посылает испытания телу, чтоб закалять душу.
И горько вздохнул.
На ночлег остановились лишь после заката. Живо собрали хворост и все дерево, до которого смогли дотянуться – на королевский костер пошла половина амбара из хозяйства того крестьянина, чей надел имел несчастье оказаться поблизости (и, поскольку купить лес на новый амбар бедняку, разумеется, было не на что, ему предстояло воровать дерево у графа). В котел бросили лишь немного зерна, зачерствевших сухарей и репы, но зато в мясе не было недостатка. У селян отобрали большую свинью и теленка, зарезали этих несчастных животных, а теперь варили и жарили, как только могли, во всех видах. Эльфред вместе с Ассером устроились у костра и не без интереса следили, как слуга короля, Эадберн Тонкоусый, кидает в котел один кусок свинины за другим.
– Будешь печень? – спросил Эадберн, заметив пристальный взгляд принца, и протянул ему капающий кровью здоровенный кусок, кое-как завернутый в листья. Эльфред отрицательно покачал головой. – А ты, монах?
– Свиную-то? Нет. Вот если телячью…
– Телячью и я охотно съем, – сказал, подходя, Этельред. – Святой отец, не жди ужина, ложись вздремнуть сейчас. Ночного отдыха воинов тебе не хватит.
– Я не такой уж лежебока, государь, – добродушно ответил Ассер. Сейчас он казался много старше своих лет.
– Ну, посмотрим, посмотрим… Зачем ты поехал с нами, книжник? – рассмеялся Этельред. Он отдыхал, и ему хотелось поговорить. О чем угодно, только не о войне. Хоть немного отвлечься. – Уж не проповедовать ли среди датчан? Не трудись. Еще прежде, чем ты успеешь открыть рот, тебе вынут легкие [5] .
– Бог да не оставит своего слугу, – хладнокровно ответил тот. – А я, если получится, подробно опишу все твои подвиги, король, и твои, принц. У меня с собой достаточно перьев и пергаментов.
5
Имеется в виду казнь «кровавый орел», когда жертве перебивались ребра на спине, и сквозь разрез наружу вытаскивали легкие
Этельред присел возле костра на вовремя подставленное слугой седло. Король испытующе разглядывал молодого Ассера.
– А ведь
– Боюсь, – подумав, мужественно согласился Ассер. – Но мне, человеку духовного звания, это простительно. Особенно простительно теперь, если сердце не затрепещет потом, когда это будет важно.
– Верно сказано, святой отец! Очень верно! Хоть ты и монах, а, видно, в жизни понимаешь. Пусть немного, но понимаешь. Верно. Каждому простительно бояться, лишь бы не дрогнула рука и не ослабли колени. Тот, кто задавит гадину страха, и есть настоящий смельчак. Я готов уважать тебя, святой отец!
Хлопнув ладонью по седлу, Этельред встал и ушел в темноту. Должно быть, проверять посты.
До Скнотенгагама оставалось не меньше трех дней пути. Король не сомневался, что сумеет добраться до места сбора, назначенного Бургредом, не позже, чем за три дня. Равнины и дороги Мерсии ложились под копыта коней его небольшой армии. Неподалеку от Ивзема к Этельреду присоединилась армия одного из его знатных вассалов, графа Винчестерского, а у Оленьего холма, что близ поворота на Бедфорд – еще двести человек, которых привел Экзетер. Воинов становилось все больше и больше, и король Уэссекский обозревал свое воинство с глубоким удовольствием.
При виде такой силы Бургред должен был восхититься и, возможно, позавидовать – так думал Этельред. Уж датчанам не поздоровится. Он не пытался подсчитать количество своих воинов и у гонцов короля Мерсии выведать, сколько северян сидит в крепости у Скнотенгагама. Обычно обходились более простыми мерами – малое войско, среднее или большое. Король знал, что у него – большое войско, так что оно – достойный противник армии датчан, о которой ему говорили, будто она – тоже большая. А ведь рядом будут еще воины Бургреда.
Эльфреда догнал его элдормен и отряд из ста двадцати хорошо вооруженных воинов. Молодые оруженосцы – не в счет. Принцу впервые предстояло вести в бой такой большой отряд, прежде брат доверял ему не больше пятидесяти своих воинов, и то под присмотром кого-нибудь из старших гезитов – доверенных королевских дружинников. Для молодого мужчины подобный контроль был не слишком приятен.
Но контролю пришел конец. Этельред больше не говорил, что рядом с братом в бою будет постоянно находиться кто-нибудь из его людей. Он договаривался с ним лишь о том, кого именно из гонцов будет отправлять к Эльфреду. Принц не спорил. Он старался казаться равнодушным, даже скучающим, как воин, которому уже поднадоели все битвы на свете, но на самом деле горел от нетерпения. Ему хотелось скорее встретиться с датчанами в битве во главе собственной – на этот раз действительно собственной – дружины.
Армия стала настолько велика, что двигаться колонной по одной дороге уже не могла. К тому моменту, как арьергард добирался до какой-нибудь деревни, авангард уже давно забывал, что некогда посещал такую. Разумеется, что в закромах деревеньки не оставалось уже ни крупицы продовольствия, ни одной горсти овса для фуража. Судьба поселян не интересовала короля и его эрлов, но то, что в результате воины остаются голодными, а кони – и того более, их беспокоило.
И войско растянулось двумя широкими крылами. Кони не всегда скакали по дорогам, порой они месили разлапистые папоротники, и вязли в оврагах. Отряды рассыпались по деревенькам, очищая их практически подчистую. Крестьянам оставались лишь те припасы, которые они умудрялись припрятать. Короли и эрлы не слышали, как за их спинами измученные поборами и грабежом бедняки-мерсийцы вполголоса говорили: «А верно ли, что принадлежать датчанам – хуже, чем работать на Бургреда и соседского короля Этельреда»?