Эликсир Купрума Эса
Шрифт:
— Самовнушение?
— Ага! Во! У тебя самовнушение получилось, вот ты и взял!
Прежде чем ответить, Родя от удовольствия потер ладони и даже причмокнул.
— Веньк!.. А ты о такой штуке не подумал? Неужели Ладошина полная дура? Неужели она станет приказывать мне: «Возьми эту штучку», если она знает, что она самая обыкновенная девчонка и я могу преспокойно послать ее куда-нибудь подальше?
И тут Веня впервые заколебался.
— Да… — пробормотал он. — Да, тут, конечно, что-то есть. Только вот как ты другим докажешь, что свистнул экспонометр, потому что Зойка тебя загипнотизировала?
На лестнице началось движение. Один за другим стали спускаться ребята, чтобы пройти в малый зал. Прошел Тигровский в окружении старшеклассников, помогавших проводить «мероприятие». Прошла Надежда Сергеевна с группой мальчиков и девочек из шестых классов. Веня все время хотел что-то сказать, но ему то и дело мешали проходившие мимо. Едва открыв рот, он тут же закрывал его. А Родя и не пытался заговорить: он о чем-то думал. Но вот в потоке ребят прошел по лестнице и Яков Дмитриевич. Родя проводил его глазами и вдруг сказал:
— Пойдем вниз. Там найдем местечко, чтобы поговорить.
Друзья спустились в вестибюль и остановились в сторонке, недалеко от директорского кабинета. Тут Маршев в упор посмотрел на Рудакова.
— Венька! Я принял решение! — сказал он негромко, но очень торжественно.
— Какое решение?
— Я подойду к директору Дворца пионеров, отдам экспонометр и расскажу все, как было.
— Родька! Ты… ты что?! — еле выдавил Рудаков.
— Венька, ты только послушай, о чем я сейчас подумал! Послушай и вникни!
— Ну давай!.. Давай, слушаю.
— Так вот, я знаешь, что заметил? Все, на кого Зойка подействовала, отказываются признаться, что она на них подействовала. Я Борьку спрашивал — он мне по носу дал… Я Павлова спрашивал, он тоже обиделся, Трубкин тоже не признается… Каждый, наверное, боится, что его за сумасшедшего примут.
— Ну и что?
— А вот слушай. Я уверен, что на директора дворца Зойка тоже подействовала. Но очень может быть, что он тоже побоится об этом сказать.
— Ну ладно! Ну и что?
— А то, что если я к нему подойду да расскажу, как я свистнул экспонометр, тогда, может, и он признается. Ведь тут главное, чтобы кто-то первый об этом заговорил. А тут ведь еще у нас профессор психологии находится. Я точно не знаю, что это за наука такая, но ведь с этой самой… с психикой-то она, наверно, связана… Он тоже может заинтересоваться. Ну и начнут Зойку исследовать да изучать и, может, выяснят, что в ней такое сидит.
— А если не начнут изучать да исследовать? А если директор откажется? Если он просто скажет: «А ну брось заливать! Ты просто украл экспонометр, а потом испугался». Вот ты и будешь опозорен, пойдет по всей школе славушка!
— Ну и что? Мало, что ли, людей ради науки страдало! Джордано Бруно на костре сожгли — и то ничего.
— Не фига себе «ничего»: живьем на костре!
— Ну, я, может, неудачно выразился.
Из малого зала прошел Тигровский, за ним директор и Надежда Сергеевна.
— Яков Дмитриевич, родненький… так когда же все-таки про «Слип камли»? — негромко говорила она.
— Потом, потом! — отвечал директор.
— Так… так ты все-таки идешь? — полушепотом спросил Веня.
— Пойду.
— Когда?
— Вот сейчас.
— Родька, а может, мне с тобой?
— Иди.
Друзья замолчали. У каждого сильно билось сердце. Ни тот, ни другой не заметили, как на нижнем пролете лестницы сверху появилась Круглая Отличница. Она застыла на середине пролета, изо всех сил вцепилась в перила двумя руками, глядя на Родю. Из-под круглых очков ее текли слезы.
Глава двадцать шестая
За минуту до прихода директора, Троеградова и Надежды Сергеевны два профессора продолжали спорить. Теперь уже Троеградов не сидел, теперь уже ходили из угла в угол оба.
— Я ученый, уважаемый Пантелей Карпович, — громко говорил Троеградов. — Я привык оперировать фактами, а не мистическими домыслами.
— Я тоже ученый, уважаемый Виктор Евгеньевич, — отвечал Кукушкин, уже весь красный. — Но я считаю, что мы, ученые, встретившись с каким-либо непонятным явлением, не должны отмахиваться от него, не должны называть его мистическим домыслом, а обязаны исследовать его. А вы, уважаемый Виктор Евгеньевич, просто струсили, просто испугались непонятного факта…
В кабинет вошли Тигровский, Яков Дмитриевич и Надежда Сергеевна.
— Аудитория готова, товарищи, ребята вас ждут, — сказал Тигровский. — Кто выступит первый?
Ученые вежливо поторговались друг с другом, наконец решено было, что первым выступит Троеградов. Альфред Павлович вышел вместе с ним, чтобы проводить его в малый зал.
— Надежда Сергеевна! — сказал Яков Дмитриевич. — Разрешите вас познакомить с нашим замечательным археологом Пантелеем Карповичем Ку… — он не договорил, потому что в дверь без стука вошли двое мальчишек.
Это были Родя и Веня.
— Так! — строго обратился к ним Яков Дмитриевич. — Зачем пожаловали?
— Яков Дмитриевич, я хотел сказать… — начал было Родя, но тут в кабинет вошла Круглая Отличница.
Она ударила Родю кулаком в нос, потом привалилась плечом к стене и разревелась.
— Родька! Прости меня! Я… я просто не знаю, что со мной творится.
Над верхней губой Маршева показалась капелька крови. Он стер ее тыльной стороной руки.
— А я знаю, что с тобой творится, — проговорил он спокойно. — Тебе приказала ударить меня Зойка Ладошина.