Эликсир жизни
Шрифт:
Кондрашкина, узнав что я из МБИ, поморщилась: «Уж больно там все умные, злоупотребляют физикой да математикой. А ведь биология – наука о живом, тут негоже циркулем махать». Она не очень-то хотела меня брать. Предпочитала молодежь с периферии. Возьмет вытащит в академгородок малограмотного мальчонку из какого-нибудь козлохердинского сельхозинститута – и он ее не просто слушается, он ее боготворит. Но на мое счастье (или несчастье) один из коллег Кондрашкиной, некто П.Г.Мыранов, заявил, что готов сделать из Никишина настоящего ученого. Она отдала меня под его начало и на время забыла о моем существовании.
Мой новый шеф Петр Геннадиевич Мыранов оказался не просто старшим научным сотрудником, кандидатом медицинских наук. Он был большая шишка: ученый секретарь академгородка и член горкома
В науке Мыранов разбирался ровно столько, чтобы среди неучей слыть знатоком или, если выразиться образно, среди импотентов бабником. Всегда стильный, в импортном элегантном костюме, при ярком галстуке, в белоснежной рубашке со сверкающими запонками, он производил неизгладимое впечатление на различные делегации и депутации. Хотя, по моему мнению, пижон в шикарном костюме, с серебряными запонками, в солидных очках в золотой оправе, есть всего лишь пижон, и никто более.
Он месяцами не вылезал с совещаний и заседаний. Кто хочет стать начальником, тот должен распрощаться со своей свободой. Таким образом, как вы поняли, Петр Геннадиевич был очень занятой человек. Однако нашел для меня пару часиков, чтобы сформулировать те великие научные проблемы, которыми я обязан буду заниматься под его чутким руководством. В ходе беседы мне показалось, что это не проблемы, а проблемки. Причем, сделанные шефом указания носили ультимативный характер. Мыранов, как любой начальник-выскочка, игнорировал в отношениях с коллегами три важные вещи: что он руководит людьми; что обязан управлять ими по совести; и что помыкать ими он будет не вечно.
Когда я вторично зашел в шикарный кабинет шефа, он достал из ящика стола пухлую папку, вытащил из нее длинную ленту бумаги, сложенную гармошкой, и показал несколько графиков. Как выяснилось, сколько-то лет назад он сам ставил опыты и обнаружил необычный эффект. В митохондриях (мельчайших внутриклеточных органеллах, ответственных за синтез богатого энергией аденозинтрифосфата – АТФ) Мыранов вроде бы нашел «ключевую энергетическую точку». И теперь он хотел, чтобы я, опираясь на его открытие, продолжил изучение этой «точки». Причем, предупредил, чтобы я, не дай бог, не проговорился кому-нибудь об этом. Изображая повадкой важную научную фигуру, строго-настрого запретил мне общаться с сотрудниками других лабораторий. Недвусмысленно дал понять, что любое неповиновение будет строго караться. Титулы превращают невежду в невежу. Невежество – подмастерье хамства.
Через месяц работы над «эффектом Мыранова» я понял, что это не эффект, а ошибка, грустный артефакт (слово «артефакт» используется в науке в двух смыслах: как синоним ошибки или археологической находки). Ошибка заключалась в неселективности рН-электрода. Мыранов думал, что электрод реагирует только на концентрацию протонов (рН), тогда как электрод чувствовал также ионы калия и натрия. Когда я объяснил это Мыранову, он не поверил и начал было хорохориться, но после дискуссии смирился и скис. Кстати, если ученый не сделал в науке ничего нового, он может утешиться тем, что никогда не будет опровергнут.
ЭВС
Поскольку своих идей у Мыранова больше не было, он спросил: как же теперь найти в митохондриях «главную энергетическую точку»? Я радостно раскрыл ему идею, что такими «точками» могли бы служить ферменты дыхательной цепи, способные переходить в электронно-возбужденные состояния (ЭВС). Если воздействовать мощным светом, например лазерным, то ферменты перейдут в ЭВС. При этом в дыхательной цепи возникнет перенос электронов,
«Разве свечение митохондрий или клетки можно увидеть?», – в замешательстве спросил Мыранов. Я пояснил: «Свечение уже давно наблюдается Юрьевым и другими. Оно регистрируется в ультрафиолетовой, видимой и инфракрасной области. Его можно обнаружить с помощью детекторов – фотоэлектронных умножителей. Такое излучение сходно с тем, которое зачастую наблюдается в химических реакциях. Высвобождение энергии в реакциях не обязательно связано со сгоранием. Например, если слить вместе кислоту и щелочь, то возникнет сильнейший нагрев раствора. Здесь часть химической энергии при нейтрализации зарядов теряется в виде тепла. При этом можно наблюдать сильное свечение в инфракрасной области, а также слабое – в видимой и ультрафиолетовой».
Мыранов спросил: «Так, по Вашему, Викентий, получается, что по клетке энергия гуляет в виде света?» – «Нет. В виде света и тепла она только теряется. А передается она двумя способами: на большие расстояния – с помощью веществ, богатых химической энергией, а на маленькие – с помощью ЭВС». Мыранов с сомнением покрутил головой, повздыхал, но мой уверенный тон все-таки как будто убедил его. «Если всё это так, то тут открываются большие перспективы. Так и быть, начинайте опыты, а через 3 месяца доложите о результатах», – решил он.
В лаборатории я собрал установку, позволяющую проводить опыты по световой стимуляции митохондрий, а также детектировать люминесценцию, рН и кислород. Три месяца пролетели мгновенно. Я показал Мыранову результаты: под интенсивным синим светом в суспензии митохондрий возникало потребление кислорода. Стоило выключить освещение, и процесс тут же прекращался. Мыранов сначала не понял, о чем речь, но после разъяснений обрадовался и предоставил мне полную свободу. В течение двух лет я выяснил, что свет активирует в дыхательной цепи потребление кислорода, перенос электронов, изменение рН и синтез АТФ.
Крошка Цахес
Однажды на доске объявлений я увидел информацию о том, что сегодня некий заезжий доцент прочитает лекцию «Клеточный свет». Название было столь привлекательным, что я отставил все дела и пошел. Народу было битком. На трибуну вышел маленький плешивый человечек с пронзительными глазками и роскошной марксовской бородой. Доцент был прирожденный оратор. С первых же слов заинтриговал всех. Он рассказал о том, что обнаружил свет, исходящий из живых клеток. Ностальгически вспомнил, как давно в одиночку начал эту работу и как было трудно. Открыл всем глаза на то, что все ученые, работающие в это области, оказывается, питались исключительно его идеями и просто шли по его стопам, не более того. Почему-то мне вспомнился гофмановский крошка Цахес. Доцент рассказывал так, будто пел арию. Деменуэндо сменялось аллегро; стоккато переходило в легато; и под конец – мощное крещендо. Он владел ритмом. Умел делать многообещающие паузы. Мастерски держал слушателей в напряжении, волнении и ожидании почти два часа. Он говорил, говорил и говорил. Все внимали. Докладчик это болтун, которого никто не имеет права прерывать.