Элита элит
Шрифт:
— Товарищ командир, это что, они нам сдаются, что ли?..
Сказать по правде, когда ко мне подвели командира, руководившего всей операцией, я оказался не слишком удивлен. Нет, предчувствий у меня заранее никаких не было, хотя, как я теперь понимал, только потому, что просто не размышлял над этим вопросом. Для того чтобы свести воедино разрозненные факты и вычислить всю опасность, которую мой отряд мог для них представлять, да к тому же суметь убедить в этом вышестоящее начальство еще до того, как я начал действовать, и эта опасность сделалась очевидной, требовались незаурядные
Он встретил меня словами:
— Мы вас недооценили.
Я подумал, что он даже не подозревает насколько, но вслух спросил другое:
— Это все силы, которые вам удалось сосредоточить против меня?
Гауптман усмехнулся.
— Неужели вы думаете, что я отвечу на этот вопрос?
— Почему бы и нет? — пожал плечами я. — Сейчас вашей жизни ничего не угрожает, но его можно будет задать еще раз, просто применив к вам более болезненные способы побуждения к ответу.
— Вы собираетесь меня пытать?
Я рассмеялся.
— На самом деле нет, тем более что всю необходимую мне в данный момент информацию я способен извлечь из перекрестного допроса вон тех пленных. — Я кивнул в сторону нескольких десятков немецких солдат и едва ли дюжины полицаев, которые остались в живых из приблизительно шести рот, что были в распоряжении гауптмана до начала операции. — С вами же мне хотелось просто побеседовать.
Он покосился в сторону лейтенанта Сокольницкой. Вследствие того, что работы для медиков среди личного состава нашего батальона сейчас практически не было, лейтенант деятельно занималась немцами, среди которых, наоборот, практически не осталось не раненых. Вот тоже еще забота!..
Я прекрасно помнил те взгляды, которыми она меня одаривала там, на лесном складе. И у меня не было иллюзий по поводу того, какие чувства в них читались. Слава богу, большинство бойцов и так уже записали ее в мои, так сказать, фаворитки, поэтому никаких особенных проблем ей это не принесло. Но мне-то что делать? Ведь на этот раз я точно не смогу ограничиться одним-двумя свиданиями. А на том пути, который мне предстоял, личные привязанности скорее ослабляли, чем делали сильнее, серьезно расширяя возможности моих врагов — настоящих и будущих — для воздействия на меня.
Но… если таков Кысмет, что мы можем изменить? Тем более что в девушке было то, что меня очень привлекало! И это отнюдь не внешность, а… довольно редко встречающаяся способность к беззаветной верности и непоколебимой преданности. И готовность честно нести свою ношу, в чем бы она ни заключалась. Просто ли в необходимости рожать детей и обихаживать их и мужа или в том, чтобы ночами до рези в глазах, до того, как скальпель вываливается из рук, склоняться над операционным столом, вырывая у смерти еще одну жизнь. А чаще всего таким женщинам приходиться делать и то и другое…
Впрочем, женщины, принадлежащие к русскому этносу, всегда отличались этими качествами, пусть и не в таких серьезных концентрациях. Но свои лучшие качества этот этнос оказывался способным
— Что ж, я не против, но при одном условии.
— Каком же? — заинтересованно спросил я, совершенно точно зная ответ.
— Потом вы дадите мне возможность пообщаться с фрейлейн Вилорой.
— Согласен…
Беседой, которую я, дабы избежать лишних ушей, предложил провести поглубже в лесу, по моему мнению, мы оба остались довольны. А в конце фон Зееншанце, по-моему, даже несколько подзабыл о своей просьбе. Но я ему напомнил:
— Вы по-прежнему хотите повидаться с фрейлейн Вилорой?
Гауптман вздрогнул, и с лица его ушла легкая улыбка, блуждавшая там последние пятнадцать минут.
— Да, непременно.
— Отлично, — сказал я, поднимаясь и доставая из кобуры свой ТТ.
— Что вы делаете? — удивленно произнес гауптман.
— Создаю основания для встречи с лейтенантом Сокольницкой и… ваше алиби для будущего расследования. Не дергайтесь. — С этими словами я несколько раз выстрелил в него, поразив в левую руку и правую голень, а также оставив впечатляющую царапину на лице. На выстрелы тут же прискакал мой взвод управления почти в полном составе, но я махнул рукой, показывая, что все в порядке.
— Мой вам совет, гауптман, уходите из этой армии. И вообще, постарайтесь насколько возможно дистанцироваться от этого режима. Для него наступают очень тяжелые времена. Уж можете мне поверить.
Он, еще ошеломленный столь неожиданным окончанием нашей вполне дружелюбной беседы, настороженно вскинул на меня глаза:
— Что вы имеете в виду?
Я улыбнулся. Не люблю озвучивать очевидное. Фон Зееншанце уставился на меня в упор, а затем тихо спросил:
— Кто вы?
Я качнул головой.
— Сейчас не время и не место об этом говорить, но, если вы хотите получить хотя бы шанс оказаться со мной на одной стороне, воспользуйтесь моим советом. — Я сделал короткую паузу, давая ему возможность если не понять, то хотя бы запомнить мои слова, а затем спросил: — Для встречи с фройляйн Вилорой вам нужен переводчик?
Он на мгновение задумался, потом качнул головой.
— Ну что ж… единственное, уединение я вам предоставить не могу. Это будет плохо и для вас, и для нее. — Я убрал ТТ в кобуру и махнул своим. — Возьмите этого фрица и отнесите к остальным. И пусть лейтенант Сокольницкая окажет ему первую помощь.
Через полтора часа после окончания боя над опушкой леса появился немецкий самолет. Он не стал снижаться, шеренги немецких трупов, усеявшие поле, были отлично видны и оттуда. Но нас на опушке уже не было. Оставшихся в живых полицаев я приказал расстрелять: предательство не заслуживает никакого снисхождения, — а вот уцелевших немцев просто связали и привязали к деревьям. Собранное немецкое оружие сложили в огромную кучу, облили бензином из грузовиков, которые также привели в полную негодность, и подожгли. Когда этот костер догорит, то даже его несгоревшее металлическое содержимое окажется годным только на переплавку. После чего я увел батальон обратно в глубь лесного массива.