Елизавета I
Шрифт:
Ко второй половине 1558 года неофициальный двор в Хэтфилде уже затмевал двор официальный. Туда-сюда сновали курьеры с тайными посланиями, касающимися дел престолонаследования. Теперь уже не Марии, но Елизавете свидетельствовали свое почтение знатные вельможи, почти равнодушные к тому, как на это посмотрит королева. В то лето над Северной Европой пронеслась большая и яркая комета, а по давнему поверью, это было знаком близкой кончины большого человека, так что англичане лишь глубокомысленно покачивали головами, готовясь к близящимся переменам на троне.
Филипп тоже прикидывал, что скоро, судя по всему, останется вдовцом и, дабы сохранить свое влияние в Англии, ему было необходимо сблизиться
В общем, ясно, что Англия постепенно поворачивалась в сторону преемницы Марии и, судя по всем внешним признакам, смена власти должна была пройти гладко и предсказуемо. В первых числах ноября собралась сессия парламента, чтобы обсудить процедуру передачи власти и обеспечить преемственность и стабильность, когда на трон взойдет новая повелительница. Совершенно утратившая волю, Мария, хоть и со скрежетом зубовным, но все же официально провозгласила Елизавету своей преемницей. Двое королевских посланников срочно поскакали в Хэтфилд с вестью, что отныне Елизавета «является законной наследницей трона»; толпы ее приверженцев, которые давно уже осаждали ворота замка в ожидании радостной вести о смерти Марии, шумно приветствовали это сообщение, за которым, надо надеяться, вскоре должны были последовать и иные, еще более вдохновляющие события.
Ну а пока все гадали, кого все-таки Елизавета возьмет в мужья, ибо никто не сомневался, что ей понадобится на троне мужская поддержка. Иностранца, в общем, не хотел никто, хотя какое-то время поговаривали о претендентах из Швеции и Дании, а в начале года Елизавете нанес визит посланник шведского короля Густавуса Вазы с предложением руки своего сына Эрика. Из англичан же наиболее оживленно обсуждались кандидатуры графов Арундела и Вестморленда, а также юного герцога Норфолка — наиболее близких ей по положению членов семейства Хауардов.
До Фериа донеслось, что Елизавета подумывает о ком-нибудь из своей шотландской родни, что побудило его обратиться к своему повелителю с советом действовать как можно более энергично. В свою очередь, придворные чрезвычайно опасались того, что Елизавету уговорят-таки выйти за своего зятя, расположение к которому она неизменно выказывала на виду у всех. По мере того как жизнь Марии неуклонно катилась к закату, «эгоистические поползновения» Филиппа беспокоили окружение Елизаветы все сильнее, и им оставалось лишь надеяться на ее здравый смысл.
Внимание замершего в ожидании перемен двора сосредоточилось на будущем принце-консорте, у военных же были свои заботы, более практические. В продолжение октября — ноября 1558 года принцесса лично либо через доверенных лиц вела с ними переговоры, стараясь заручиться поддержкой ввиду предстоящего коронования. В одном дошедшем до нас письме, датированном концом октября, она благодарит некоего вельможу за предоставленных в ее распоряжение людей, обещая, что «в должный момент» его услуги будут вознаграждены. В то же время Елизавета обращается и к другим, вроде Томаса Маркэма, начальника крупного военного гарнизона в Бервике, с просьбой послать вооруженный отряд на юг, дабы обеспечить ей поддержку «королевского положения, титула и достоинства». Маркэм не только откликнулся и принес клятву верности, но и явился с посланиями от других верных военачальников на севере страны, в которых они выражали готовность положить за Елизавету «свою и своих солдат жизнь, а числом их около десяти тысяч».
Лишними такие заверения не казались, ибо, хотя явных соперников
Помимо Поула и иных стойких приверженцев католицизма, опасность исходила от шотландцев, французов, папы Павла IV, наконец, от Филиппа, который, в случае если Елизавета отвергнет его брачные предложения, может, отчаявшись, найти иные методы воздействия и вторгнуться в Англию. Дабы избежать этой печальной перспективы, Елизавета приняла Фериа, когда тот нанес ей визит 10 февраля, с величайшей благосклонностью и повела себя с ним в манере искушенного дипломата.
Прежде всего она пригласила его отужинать в своем обществе и в обществе леди Клинтон, ее ближайшей приближенной; за ужином последовала неофициальная беседа, в которой, помимо Фериа и Елизаветы, участвовали лишь три фрейлины, в чьей скромности можно было не сомневаться, — будем считать, сказала Елизавета, что они просто ни слова не понимают по-испански.
Она начала с изысканных выражений признательности Филиппу за его неизменную дружескую расположенность, каковая, по его собственным заверениям, не исчезнет и впредь, «основываясь на давнишних узах, связывающих бургундский и английский королевские дома». Фериа молча выслушал это цветистое вступление и сразу же взял быка за рога.
Именно Филиппа, заговорил он, следует Елизавете благодарить за свое грядущее восхождение на английский престол. Ни Мария, ни Тайный совет к этому никакого отношения не имеют, всем руководит, оставаясь в тени, Филипп.
О нет, мягко поправила его Елизавета, своим положением она обязана не Филиппу и вообще не знати, а только народу. Такая любовь к подданным, отвечал Фериа, — а скоро все англичане действительно станут ее подданными, — заслуживает всяческого уважения, и надо признать, что большинство англичан сейчас и впрямь на стороне принцессы. Тем не менее не следует забывать, кому все же должна быть благодарна Елизавета за то, что вообще имеет возможность вести этот разговор; лично он, Фериа, убежден, что, если бы не его господин, Елизавета вряд ли пережила бы свою сестру.
О многих предметах они толковали в тот вечер: о мирных переговорах на Континенте и о том, какие инструкции следует дать английским участникам этих переговоров; о герцоге Савойском, чью руку Елизавета вынуждена была отвергнуть из опасения потерять доверие народа, как потеряла его Мария, выйдя замуж за чужеземца; о средствах, которых Елизавета лишилась в нынешнее царствование, хотя на военные предприятия Филиппа Мария денег не жалела.
На протяжении всего разговора Фериа внимательно наблюдал за Елизаветой, прикидывая в уме ее достоинства и недостатки как правительницы и приходя постепенно к выводу, что, хоть официально она еще не коронована, но фактически уже является королевой Англии.