Елизавета I
Шрифт:
Еще какое-то время Елизавета и Мендоса обменивались угрозами, но вскоре оба увидели, что такой путь ведет лишь в тупик, и королева первой положила конец этой перепалке, предложив Мендосе вызвать своего секретаря; сама же отослала фрейлин и распорядилась, чтобы советники приняли участие в разговоре.
На всякий случай она повторила для них слова Мендосы о «языке пушек» и, вновь перейдя на хвастливый тон, посоветовала послу не запугивать ее. Тот сразу же сделался снисходителен и галантен. С улыбкой взирая на ее «разгневанный вид», он заметил, что монархам не свойственно бояться обыкновенных людей, а что касается Елизаветы, «дамы столь прекрасной,
Елизавета разом успокоилась (во всяком случае, так показалось Мендосе), и разговор с языка оскорблений и угроз перешел на язык обычной дипломатии. Однако же от начала встречи было никуда не уйти, да и невысказанная тема — преследования католиков в Англии — постоянно витала в воздухе. Вскоре собеседники вновь перешли на резкие тона, и Мендоса от имени своего короля предупредил Елизавету, что, если Дрейк не вернет украденные сокровища, испанцы в порядке компенсации арестуют имущество английских купцов в Мадриде.
Она и пальцем не пошевельнет, чтобы заставить Дрейка сделать это, твердо заявила Елизавета, пока Филипп не откажется от участия во вторжении в Ирландию, и, повторив это дважды, сухо отпустила посла.
Желая оставить последнее слово за собой, Мендоса бросил, что впредь он будет вести переговоры с Советом; при этом он специально повысил голос, так, чтобы присутствующие советники поняли, что это он, а не королева идет на разрыв. Но коли так, то стрела не попала в цель. Выходя из покоев королевы, Мендоса и все остальные, там присутствовавшие, услышали, как Елизавета со вздохом произнесла: «Volesse a Iddio che ognuno avesse il suo, e fosse in расе!» — «Да пребудет со всяким Бог, и да снизойдет на всех мир и покой!»
Глава 30
Лежит здесь могучий воин,
Что от сражений бежал,
Советник трона достойный,
Что клятв своих не держал,
Правитель всемогущий,
Игравший страною всей,
— Граф Лестер, дьявол сущий,
Нигде не имевший друзей.
В середине декабря 1585 года английский флот из пятидесяти судов — «цвет и слава страны» — вошел в бухту Флашинга. Командовал им граф Лестер. Затянув свой мощный, с выпирающим животом торс в парадный мундир, он горделиво поглядывал по сторонам.
Наконец-то его предназначение свершилось! Хоть и было графу уже хорошо за пятьдесят, командование — да нет, священная миссия, которой могли бы позавидовать молодые, — было доверено именно ему. Это он возглавит английские силы в Нидерландах в войне против испанцев!
Многие стали свидетелями исторической битвы не просто между могучей Испанией и непокорной маленькой Англией, не просто между католиками и протестантами, но между ватиканским Антихристом и избранным Богом народом. Никогда еще дух протестантизма не достигал таких высот. «Свобода Англии и гроша не стоит, если мы дрогнем, — писал один из самых храбрых военачальников Лестера. — Огонь зажжен; жребий брошен, и никому из нас от этого не уйти».
Лестер важно расхаживал по палубе флагманского судна, то отдавая приказания, то со скрещенными на груди руками вглядываясь вдаль. Как никто другой, он понимал, что последний раз выходил на поле битвы тридцать лет назад и что успехи его военной карьеры пришлись на годы царствования Марии Тюдор, когда он командовал артиллерией
Да, в конце концов она выбрала Лестера, хотя и не без мучительных колебаний, когда одно решение сменяется другим. Недостаток опыта, неумение ладить с равными и подчиненными, у коих он неизменно вызывал глубокую неприязнь, сомнительная репутация государственного деятеля — все это было против него; в пользу же Лестера говорили его титул, богатство (хотя, чтобы снарядить эту экспедицию, ему пришлось изрядно залезть в долги), известная всем личная привязанность Елизаветы да и едва ли не королевский статус в глазах голландцев. И еще — неопределенность стремлений и, как ни странно, нетвердый характер. Елизавета боялась войны, в частности, потому, что дело это не женское и придется поделиться властью с мужчинами-военачальниками; ну а в лице Лестера она получала командира, который, отчасти из неумения строить собственные планы, будет делать все, как она велит.
События, предшествовавшие началу кампании, превратились для графа в чистый кошмар — королева любила такие фокусы. Получив извещение о назначении, Лестер заказал большое количество вооружения и провианта, разослал более двухсот писем с призывом стать под его знамена, и тут как раз явился нарочный с сообщением, что королева передумала. Она не может рисковать его жизнью. Она больна. Ей страшно, и надо, чтобы, когда боль становится особенно острой и она не может подняться с постели и уже прощается с жизнью, Лестер был рядом. Чего-то в этом роде граф, впрочем, и ожидал. Елизавета всегда зависела от него и никогда не любила отпускать его слишком далеко и надолго. А порой эта зависимость оборачивалась злобной мстительностью; так, Елизавета постоянно напоминала Лестеру, какую незаживающую рану он ей нанес, тайком женившись на дочери Франсиса Ноллиса.
С момента официального назначения, последовавшего в самом начале сентября, и до отплытия флота 8 декабря Елизавета держала графа в подвешенном состоянии. Лестер буквально места себе не находил. («Честное слово, — писал он Уолсингэму, чувствуя, что уже не может долее терпеть королевских капризов, — устал я от такой жизни».) Он был уверен, что, сколько бы людей ему ни удалось набрать и как бы основательно они ни были экипированы, Елизавета найдет к чему придраться. И командование перейдет к другому. Или вернется боль в ноге, или что-нибудь еще, какая-нибудь сущая ерунда снова заставит ее переменить решение — и вся столь тщательная подготовка пойдет прахом.
Уже буквально накануне отплытия Елизавета в очередной, на сей раз последний, раз напугала графа — задержала деньги, предназначенные для шести тысяч пеших и тысячи конных, составлявших его армию. Охваченный паникой, Лестер срочно связался с Уолсингэмом. Ради Бога, пусть пришлет деньги, писал он, она на этом ничего не потеряет, я продам ей часть своих земель за бесценок. Земли стоят шестьдесят тысяч, она получит их за тридцать, а если еще и лес продаст, то общая выручка составит сорок тысяч фунтов.