Елизавета Петровна, ее происхождение, интимная жизнь и правление
Шрифт:
Но иногда натыкалась северная царица и на фиаско, как например в случае с горным директором, саксонцем Куртом фон-Шёнберг. Этот ответил на её предложения, насколько заманчивы они ни были, отрицательно и, как сообщают хроникеры того времени, не из нравственного благородства, стоявшего на пути, а только лишь из боязни лишиться любви жены Лестока, по которой влюбленный немец сходил с ума и с которой он находился в непозволительно близком отношении. А что это была за особа, заглянем в труды Гельбига, где о мадам Лесток говорится следующее: «бессовестная, уродливая, грязная и пьянствующая женщина».
Из всего приведенного видели мы, что немалое число статских и тайных советников, камергеров и графов было обязано государыне за пожалованные титулы
Во всяком случае Разумовский был елизаветиным фаворитом очень долгое время: ему была она всего дольше «верна» (sic!), но пришел и ему конец, пропел и он свою лебединую песенку и уступил в 1751 году свое «доходное место» камер-пажу Ивану Шувалову. Этому же выпало на долю быть последним из могикан, так как солнце милости её величества сияло для него до заката, до смерти Елизаветы. В 1753 году родила Елизавета от Шувалова дочку, которая считается той княжной Таракановой, за коей Екатерина Великая послала графа Алексея Орлова в Рим, имевшего миссию волей или неволей доставить княжну в Петербург.
Притащив ее насильно в столицу, бедняжку запрятали в шлиссельбургской крепости, где она и умерла ненормальной смертью. Шувалов, прокутившийся окончательно, в ту пору жил заграницей и, как передают летописи, нуждался порядком, так что, когда к нему было обращено предложение вернуться в Петербург к царице, он не медля ни минуты похерил заграничную жизнь и покатил домой, Екатерина хотела его, вероятно, таким образом вознаградить за его дочь, княжну Тараканову, и осыпала его немалыми щедротами, так что Гельбиг спрашивает: «разве не видно из этого призвания ко двору, что Екатерина имела в виду заплатить отцу деньгами и орденами за отнятую у него и насильно лишенную жизни дочку, лишь бы замять это гнусное преступление».
Но мы забежали вперед.
Кто из нас, читая эту ужасную хронику, может себе представить, что Елизавета при всех её недостатках была учредительницей московского университета, основательницей Академии Наук, что ею была отменена смертная казнь, отменены таможни внутри Россия и пр. и пр. и право, нужно благодарить судьбу, что и в ту пору жили люди (Ломоносов, Панины, Сумароков, Миллер и др.) с живым рассудком и человеческими стремлениями и, разумеется, только благодаря присутствию этих названных и многих еще других выдающихся, даровитых и благородных личностей, наша родина и о елизаветинском времени может вспомнить не краснея за свое прошедшее, не краснея и за те 20 лет!
Но немало крови протекло за время царствования дочери Петра I-го. Сейчас по вступлении на престол, Елизавета нарушила обещание Петра, данное им Швеции, и вместо того, чтобы возвратить отнятые у шведов провинции, она повела свои войска в Швецию и отняла у неё Финляндию, поступившую с той поры во владение России.
По окончании этой кампании, полки Елизаветы (около 100 000 чел.) были посланы в Австрию на помощь против Пруссии, враждовавшей в ту пору из-за Силезских владений с домом Габсбургов. И тут разгорелась (1756–63 гг.) семилетняя война, стоившая Пруссии целых рек крови и громадных денег. В этом походе Германия впервые увидела «русские штыки» и вот как доносил русский генерал-квартирмейстер, фон Веймарн, в Петербург: «В первый день нашего вступления в прусские земли, совершены были русскими самые гнусные злодейства, насилия, грабежи и истязания местных жителей, так напр. в г. Гольдапп наши не только что причинили всякого рода обиды поселянам, но они даже позволили себе такие выходки, как сожжения домов и разорения имуществ неповинных людей».
В Берлин вступили русские войска 3-го октября 1760 г. под командой генерала Тотлебена, около же ворот прусской столицы стояли австрияки, и дело окончилось бы для пруссаков крайне печально, если бы находчивый Фридрих Великий не напал на мысль попытаться «уладить» разгоревшуюся междоусобицу мирным образом, обратясь к канцлеру «благополучных россиян», Бестужеву. И действительно, попытка ведь не пытка, да, и спрос не беда. Миролюбец канцлер, так особенно пекшийся о благе святой своей родины, тотчас же откликнулся на зов прусского короля, а прусский посланник, игравший при этом роль посредника, поднес Бестужеву подарочек ровно в 100 000 талеров наличными деньгами, таким образом, эта влиятельная особа была в руках врагов, и оставалось сговориться еще с Тотлебеном, который тоже получил свою толику «по чину».
Елизавета об этом подкупе не знала и полагала, что настаивания канцлера на том, чтобы она подписала мир, вытекали непосредственно из его убеждений.
Но как-никак, а Елизавета не хотела окончить кампанию ничем и поэтому не сразу решилась на отозвание войск обратно и поставила этим Бестужева в довольно неловкое положение, так что этому уж в свою очередь пришлось «в мутной воде рыбу ловить» и пришлось поэтому и в трехстах тысячах поделиться с Апраксиным, Фермором, Салтыковым и др. полководцами.
Эти же были богами в действующей армии и по лени не особенно-то радели о том, чтобы разбить врага и занять его владения. Они, как говорится, скорее ради пущей важности, давали приказания и водили армию с позиции на позицию, давая, таким образом, Фридриху время для сбора своих войск и подготовления к успешному отпору врага.
И в сущности поведение названных генералов было вовсе не настолько непонятно, как-то, быть может, кажется с первого взгляда: в России уже давно курсировали слухи о скором перевороте в высших сферах, так как здоровье Елизаветы, расстроенное безрассудным образом жизни, причиняло самые крайние опасения, а что о восстановлении его и речи быть не могло — давно уже было всем известным секретом. Смерти приходилось ожидать с недели на неделю, со дня на день. А так как каждый в России знал, что преемники Елизаветы, как Петр, так и женушка его, благоверная Екатерина, рьяные поклонники Фридриха, то, разумеется, генералы с видами на будущее не особенно-то допекали старика Фрица, боясь навлечь на себя немилость названной четы и боясь того, что за слишком большое радение в этом направлении им пришлось бы иметь потом дело с агентами Фридриха, и, Бог знает, чем могла бы окончиться такая история.
И вот таким то образом решалась судьба Пруссии при петербургском дворе, и главными лицами этой трагикомедии были канцлер Бестужев и генерал Апраксин, которым однако не привелось пользоваться плодами своих рьяных услуг, так как они оба при этом должны были демиссионировать, но зато их наследники и заместители тем шикарнее отпраздновали примирение и триумф и победу их услуг по отношению к династии Гогенцоллернов.
Но вот настало 6-ое января 1762 г. и с ним пробил последний час благоверной царице. Елизавета «в Бозе почила», благословляя своими грязными руками не менее того грязную парочку, Петра и супругу его, Екатерину.
Её не стало, не стало «прославленной, благородной, великодушной монархини», о которой выражается Гельбиг коротко, но ясно: «она, — говорит он, — двадцать лет правила самым незначительным образом, была постоянно до бесчестия пьяна, проводила ночи и дни, отдаваясь самым скотским страстям, и сослала за это время до 80 000 человек в Сибирь».
О её конце сообщает тот же историк: «Главной болезнью Елизаветы констатирован скорбут, последствие ненормальной жизни, и развития этой ужасной болезни не могла даже пресечь крайняя чистота белья и тела, доступные далеко не каждому из нас, простых смертных. Болезнь принимала всё большие и большие размеры и, разумеется, к ней присоединилось еще немало всевозможных болезней, добытых Елизаветой всё из того же источника — необузданного пьянства и чрезмерных половых удовольствий. Даже в последнее время болезни, она не преставала пить и, понятно, что конец явился скорее, чем его можно было ожидать».