Елизавета. Золотой век Англии
Шрифт:
Годы неуклонно брали свое: королева мучилась бессонницей и кошмарами, артритом, проблемами с пищеварением и тем, что она называла нахальством и неповиновением своих молодых и более привлекательных служанок. Внешнее противоречие между наружностью Елизаветы и ее царственным положением нивелировалось отчасти косметикой, отчасти манипуляциями общественным мнением. В душе же королева чувствовала, что с трудом удерживает власть, с трудом добивается исполнения своей воли. Ее придворные вели нескончаемую борьбу за место под солнцем, а осмелевшие подданные начали требовать подотчетности монархии парламенту.
Воистину наступали новые времена.
1
Охваченный страхом город
В среду 23 сентября 1584 года шериф Лондона сэр Джон Спенсер предвкушал скорое окончание срока службы. Новые шерифы – как в Лондон, так и в соседний Мидлсекс – были уже избраны и готовились принести присягу в ратуше в канун дня святого Михаила [72] . Один из богатейших людей
72
The Order of My Lord Mayor, the Aldermen and the Sheriffes. London, 1629. P. 7–8.
73
I. W. Archer. ODNB, s. v. Sir John Spencer.
К вящему недовольству Спенсера, необходимость в подобных дозорах только росла. Прошел не один год с тех пор, как в августе 1572 года в течение двух недель начиная с дня святого Варфоломея в Париже и десятке других городов Франции было вырезано 30 000 гугенотов (как называли себя французские протестанты), а в Англию все еще поступали регулярные потоки беженцев, чаявших найти в Лондоне укрытие от религиозных преследований. Общины иммигрантов – главном образом из Франции и Фландрии, но также из Германии и Италии – росли и крепли, порождая недовольство среди местного населения. Особенно это касалось представителей швейного ремесла, поскольку приезжие мастера постоянно нарушали установленные гильдией правила. Так что мэру и олдерменам приходилось бороться с бродяжничеством, преступностью и черным рынком, а также контролировать постоянно прибывающих иммигрантов [74] .
74
S. Rappaport. Worlds within Worlds: Structures of Life in Sixteenth-Century London. Cambridge, 1989. P. 54–60.
В последние годы наряду с уличными патрулями привычной частью городской жизни стали и другие меры безопасности; улицы расчищали от навоза, а в лавку хлебопека выстраивались длинные очереди. Повсюду царило напряжение и страх. Впервые о прямой угрозе заговорили в 1570 году после издания папой Пием V буллы об отлучении Елизаветы от церкви и необходимости отстранения ее от власти ввиду того, что она была дочерью Генриха VIII от второго брака, не признанного Ватиканом, и к тому же еретичкой, раскольницей и тираном. Прибитый к парадной двери дворца лондонского епископа в Фулеме всего через несколько недель после того, как вспыхнувшее на севере страны восстание было жестоко подавлено, этот документ делал Елизавету законной мишенью для убийц из среды католиков. До папской буллы католиков, которые отказались подчиниться елизаветинскому Акту о единообразии, никто не трогал. Парламент установил штраф – шиллинг в неделю на нужды бедным – за непосещение службы в своей приходской церкви, однако де-факто он взимался редко. Но после издания папской буллы всякий, кто не являлся в храм, стал расцениваться как предатель, который, возможно, укрывает у себя дома католического священника или тайком устраивает мессы.
Так называемое Северное восстание показало всю хрупкость только оперившейся протестантской государственной власти. Около 6000 восставших, вооружившись крестами и хоругвями с изображением пяти ран Христа, начав шествие от Даремского собора, прошли через Северный Йоркшир до Уэтерби и Селби и взяли приступом замок Барнард. Мессы служили везде, где заблагорассудится. Восставшие называли себя защитниками державы и говорили, что хотят освободить королеву от «презревших закон макиавеллистов», а конкретно – от влияния Уильяма Сесила Бёрли, которого они называли «король Сесил», и его протестантских сторонников в Тайном совете и парламенте. На смену им восставшие намеревались поставить верных короне представителей старой доброй католической аристократии [75] .
75
Camden, P. 134–135; T. Norton. To the Quenes Maiesties Poore Deceived Subjectes of the North Countrey. London, 1569. sig. A5v-6; A Treatise of Treasons against Q. Elizabeth and the Croune of England. London, 1571–1572, passim; C. Sharp. The Rising in the North: The 1569 Rebellion. Shotton, 1975. (new edn), passim; K. Kesselring. Rebellion and Disorder in The Elizabethan World. S. Doran, N. Jones (ed.). London, 2011. P. 381–383.
Ошеломленная масштабом мятежа, Елизавета была безжалостна. Само восстание было подавлено малой кровью, однако за этим последовали жестокие репрессии. Королева не доверяла своим военачальникам, опасаясь, что те проявят неуместное милосердие, поэтому она решила искать верных себе людей в узком семейном кругу. Ее тетка Мэри Болейн была замужем за Уильямом Кэри, и именно их сыну Генри – первому кузену Елизаветы, которого она называла «мой Гарри» и которому после восхождения на трон пожаловала титул лорда Хансдона, – выпала честь стать королевским палачом [76] . Хансдон повесил около шестисот человек, оставив их тела гнить на виселицах – «для устрашения». Примерно шестидесяти молодым мятежникам (преимущественно из зажиточных мелкопоместных дворян) удалось бежать в Шотландию, а оттуда в Париж и Рим. Там их ждали около восьми сотен ссыльных английских католиков и иезуитов, вместе с которыми они принялись обдумывать, как бы поскорее привести в исполнение папский указ.
76
ECW. P. 125–126; S. Doran. The Political Career of Thomas Radcliffe, 3rd Earl of Sussex, 1526?–1583. University of London Ph. D., 1977. P. 243–309.
Один из первых и наиболее опасных заговоров, воспоминания о котором были еще свежи в памяти лорда Спенсера, патрулировавшего ночной Лондон в 1584 году, выдвинул человека, ставшего вскоре одним из главных соратников Бёрли в Тайном совете. Взявшему на себя раскрытие заговора Фрэнсису Уолсингему исполнилось на тот момент около сорока лет (он был на двенадцать лет моложе Бёрли). Его отличали высокий рост, худощавое телосложение, каштановые волосы и усы, «в глазах холодный блеск» (как у Кассия в шекспировском «Юлии Цезаре»). В 1570 году ярый новообращенный протестант был назначен королевой постоянным послом во Франции. Двумя годами ранее в письме к Бёрли Уолсингем изложил свои политические убеждения, в частности предупредив министра о «распространенном нынче зломыслии» и отметив, что «от излишних опасений хуже не будет, в то время как их недостаток чреват последствиями… ибо нет ничего опаснее безопасности», под чем он конечно же подразумевал отсутствие оной [77] .
77
SP 12/48, no. 61.
В 1570 году Уолсингем заподозрил «скользкого» флорентийского банкира Роберто Ридольфи в сговоре со ссыльными католиками, а также с враждебно настроенным доном Герау де Эспесом, преемником Диего Гусмана де Сильвы на посту испанского посла в Лондоне. У заговора было много тонкостей и хитросплетений, но начался он с того, что накануне Северного восстания титулованный английский дворянин Томас Говард, герцог Норфолк, предложил себя в женихи Марии Стюарт, опальной католической королеве Шотландии. Сразу после заключения этого брака испанская армия должна была вторгнуться в Англию, а Норфолк и Мария стали бы властителями всей Британии [78] .
78
G. Parker. The Place of Tudor England in the Messianic Vision of Philip II of Spain // TRHS, 6th Series, 12 (2000). P. 167–221.
На руку Ридольфи играло и то обстоятельство, что Мария находилась совсем рядом. Дочь Якова V Шотландского и его второй жены Марии де Гиз, правнучка матери Генриха VIII Елизаветы Йоркской, Елизавете она приходилась двоюродной племянницей. Мария Стюарт славилась своей харизмой и способностью уверить собеседника в том, что он единственный человек, который имеет для нее значение. При этом она являлась законной претенденткой на престол, в то время как брак Генриха VIII с матерью Елизаветы Анной Болейн признавался далеко не всеми [79] . Вернувшись в августе 1561 года из Парижа в Эдинбург восемнадцатилетней вдовой (от болезни скончался ее муж – юный король Франции Франциск II), Мария сразу же встала во главе Шотландии. Однако власть ее рухнула в 1567 году, когда в результате заговора представителей шотландской знати был убит ее второй муж – Генрих, лорд Дарнли. В отчаянии Мария бросилась искать защиты у Джеймса Хепберна, графа Ботвелла. Тот согласился поддержать королеву лишь в качестве супруга, но и этот брак ничего хорошего не принес. Марию заточили в темницу и под угрозой страшной смерти заставили отречься от престола. Переправившись через пролив Солуэй-Ферт, она бежала в Англию [80] .
79
D. MacCulloch. Thomas Cranmer: A Life. London, 1996. Appendix 2. P. 637–638.
80
J. Guy. My Heart is My Own: The Life of Mary Queen of Scots. London, 2004. P. 134–352.
С тех пор Мария Стюарт была королевой-изгнанницей, неугодной гостьей, кукушкой в гнезде Елизаветы. Она содержалась на средства английской королевы под строжайшим надзором. Ее резиденции в Чатсуорте, графство Дербишир, и в Шеффилде, графство Йоркшир, располагались одинаково далеко от Лондона и от побережья. Надзор за ней был поручен графу Шрусбери, одному из немногих дворян, которым Елизавета безраздельно доверяла. В непосредственной близости всегда находилась вооруженная охрана, особенно во время конных прогулок Марии с ее свитой. Тем не менее Норфолку и Ридольфи удалось найти способ тайно передавать ей послания [81] .
81
Guy. My Heart is My Own. P. 437–497.