Елка в подарок
Шрифт:
— Кто решает, какие дома включить в этот список?
— Наш управляющий делами. Он мне показывает фотографии, и я провожу предварительный отбор.
— Вы видели дом в Маньи?
— Только на фото.
Я обдумываю услышанное.
— Дайте-ка мне адрес управляющего делами… пожалуйста.
— Насосная улица, шестьдесят девять. Его зовут Бормодур.
Я записываю.
— Хорошо! Спасибо.
Кийе хватает меня за пуговицу пиджака.
— Эй, комиссар, как вас там, теперь ваша очередь — выкладывайте!
— Ах да! Совершенно справедливо. Так вот, я праздновал
Айлюли икает от неожиданности.
— Это я вам говорю, чтоб вы знали: ваши дорогие собратья по перу очень заинтересуются этой новостью. Еще бы: «Утка» предлагает своим читателям дома, нашпигованные трупами! Ваш конкурс будет в… сами знаете где! О вас будут петь куплеты в забегаловках…
Кийе в панике. Его лицо совсем сморщивается, хотя куда уж больше!
— Сан-Антонио, необходимо срочно прикрыть это дело!
Сразу вспомнил, стервец, как меня зовут!
— Смотри-ка, — говорю я Айлюли, — парень, похоже, иногда просыпается!
Кийе бел, как вся кисломолочная продукция швейцарских ферм, вместе взятая.
— Надо что-то делать, черт возьми! — хрипит калибровщик сплетен. — Да-а? И что же вы предлагаете? Выкопать скелеты и распределить кости между окрестными собаками? По методу безотходного производства, так, что ли?
— Как же быть?
— Может, начнем с того, что позвоним вашему патрону и сообщим ему радостную весть? Было бы очень любопытно узнать мнение начальства. Вполне возможно, его взгляд на вещи диаметрально противоположен вашему, а?
— Он мне тут же сыграет отходную, — сипит Кийе.
— Если ты от него скроешь, он уж точно вышвырнет тебя на улицу! — смачно обещает сердобольная коллега, которой не чуждо все, что касается железной мужской логики.
Сушеный огурец в панике согласен на все. Великий монтажник газетной чепухи сшиблен с катушек. Земля уходит из-под ног, обутых в крокодиловые ботинки. Он уже видит себя с протянутой рукой, плетущимся из редакции в редакцию, предлагающим свои услуги на любых условиях всем и каждому. Будущее представляется ему черным, как запачканные типографской краской руки. Бедняга Кийе, а ведь он был таким талантливым, таким услужливым, таким лояльным.
— Наверное, вы правы, — еле слышно соглашается убитый горем огурец.
Он вытаскивает откуда-то, чуть ли не из носка, кожаную записную книжку, ищет домашний телефон патрона и трясущимся пальцем набирает номер Симона Перзавеса, директора «Утки».
На другом конце провода трубку снимает слуга. Он объявляет, что господин Перзавеса не может подойти к телефону, поскольку занят приемом министра текущих дел. Кийе, проявляя дьявольское безрассудство, настаивает, мол, дело срочное. Словом, ставит на карту все, даже собственное повышение. Слуга, видно, тоже не лыком шит. Говорит отрывисто, словно сплевывает через губу. Но наш огурец добивается своего: патрон берет трубку. Голосовые связки Кийе комкаются, как юбка гимназистки во время киносеанса на последнем
— Господин директор, — с придыханием сипит поставивший все на карту огурец, — произошло событие чрезвычайной важности. Нет, нет, господин директор, Франция не объявила войну Великому Герцогству Люксембург… Речь идет о нашей газете… Вернее, о нашем издательстве!
«Наша газета, наше издательство»! Как он мил, этот бульварный трубадур, как судорожно ухватился за множественное число. Множественное число, которое для того, кто держит сейчас трубку с другой стороны, все равно останется единственным. Но сейчас для Кийе это ниточка надежды.
— Абсолютно необходимо вас увидеть, господин директор! Как вы сказали, господин директор? Очень хорошо, господин директор! Тотчас же, госпо…
Кийе вешает трубку на вешалку для пальто и произносит с заговорщицким видом:
— Он нас ждет.
— Насколько мне удалось понять из разговора, он ждет вас, дорогой Кийе.
— Я думаю, вы сможете лучше, чем я, объяснить ему… э-э… Ну вы же понимаете!
— Еще как!
— Пойду вымою руки.
Он ретируется со сцены, еще более согбенный, чем обычно. Я остаюсь с Айлюли, которая в задумчивости водит пальцем по усам, попыхивая трубочкой.
— Надеюсь, он не будет слишком усердствовать с мытьем, — замечаю я.
— Почему?
— Боюсь, как бы в его душевном состоянии он не смылился напрочь, так что от него ничего не останется. А каким поначалу был крутым, по крайней мере хотел казаться…
Ошибка природы вынимает трубку изо рта.
— У него проблемы в личной жизни. Жена устраивает ему такие цирковые номера! От этого Роже озлобляется на весь свет, но в принципе он хороший малый. Тянет газету, как рабочая лошадь…
Мадемуазель принимается выбивать пепел из трубки о плоский каблук своего башмака.
— Жаль, что это недоразумение произошло у нас. Представляешь, какой мог бы быть эксклюзивный материал, Сан-А?
— Очень хорошо представляю, спасибо за подсказку. А ты?
— Иногда я сама не рада своей верности.
— Ты как Кастро! Он тоже до конца верен революции. Тебе бы еще бороду — и полное сходство! Есть, правда, одно расхождение: он курит сигары, а ты трубку…
Возвращается Кийе — чистые руки, свежее дыхание, галстук на месте, спортивный пиджак с кожаными пуговицами. Конечно, это еще не картинка из модного журнала, но все же приятнее, чем сортирный таракан.
— Я готов, — объявляет он, будто собирается на плаху.
Я сливаюсь с Айлюли в мужском рукопожатии.
— Не хочешь составить нам компанию?
— Нет, мне нужно разобраться с письмами. Может, попадется что-нибудь… Пока нет ни черта интересного.
— Неужто? Разве Брижит Бардо ушла в монастырь, а Азнавура кастрировали? Подумай над этим!
Она вздыхает.
— Ты даже не представляешь, Сан-А, какая это жуткая работа. Несмотря на кажущееся разнообразие событий, в мире, в сущности, ничего не происходит. По крайней мере ничего нового. А мы обязаны создавать у читателей впечатление, что кругом, мол, полно интересного, непредвиденного, неожиданного. Вот и приходится фантазировать, понимаешь?