Елка в подарок
Шрифт:
Глава седьмая
В которой я выступаю как грузополучатель
— Ты в состоянии уяснить то, что я тебе сейчас скажу? — спрашиваю я у Лашо.
— Еще как! За кого вы меня принимаете?
— Хорошо, тогда раскрой уши пошире. Завтра, ровно в восемь утра, ты подъедешь к моему дому на фургоне, на котором должно быть четко и внятно написано, что он принадлежит строительной компании. Следишь за моей мыслью?
— Практически след в след.
— Замечательно! Прихвати с собой еще кого-нибудь из ваших и оденьтесь как рабочие-каменщики. Ты все еще слушаешь меня?
— Так точно!
— Отлично! Возьмите с собой кирки, лопаты — словом, строительные инструменты!
— А что будем делать?
— Сносить Версальский дворец! Похоже, под ним огромное месторождение нефти. Еще захватите несколько кусков брезента…
— Договорились.
— Ровно в восемь. Не опаздывай, понял?
— Заметано! Беру с собой Мюллера, возражений нет?
— Никаких! Чао!
Все, рабочий день закончен!
Наконец-то наступает благословенный момент, когда можно принять дозу на грудь и отдышаться!
Утром в понедельник в своем рабочем комбинезоне из белой парусины Лашо выглядит как настоящий Пьеро на подмостках кукольного театра. Пьянка у него дома, видно, затянулась и перевалила далеко за полночь, поэтому физиономия славного криминалиста приняла интенсивный бутылочный цвет, какой бывает, когда печень страшно сквернословит, а желудок шлет справедливые проклятия и угрозы.
Его друг Мюллер на фоне Лашо смотрится немного посвежее, может быть, из-за своей огненной гривы, замечательно гармонирующей с медными звуками его луженой глотки.
Что касается лично меня, любимого, то я пребываю в состоянии великолепной сбалансированности физического самочувствия и морального духа. Мы с Фелицией улеглись спать около двенадцати, и я, как благовоспитанный мальчик, вплоть до половины восьмого усердно давил подушку, пока маман не принесла мне утренний кофе с тостами. Прохладный душ, свежее белье — ив вашем распоряжении, милые дамы, ваш дражайший Сан-Антонио в своей наилучшей форме.
— Куда едем? — еле ворочает языком Лашо.
— Выкапывать мертвецов.
Лашо их видел столько, что подобные заявления, даже застреленные в упор, действуют на него, как на слона дробинка.
— Какого характера трупы?
— Характера весьма раздетого, я бы сказал, до самых костей.
— Класс!
Мы делаем по глоточку рома, чтобы поднять моральный дух на должную высоту, и идем к фургону с надписью «Каменные кладки и кровля, предприятие Латюиль и сыновья, Париж, улица Фоли-Мерикур». Очень достойное название, внушает доверие.
— Почему такая секретность? — любопытствует Лашо, с трудом взгромождаясь на сиденье водителя.
— Чтобы не привлекать внимания, сынок. Если мы начнем копать в саду в вечерних костюмах от Версаче, выставив шикарные тачки напоказ перед домом, то в деревне начнется шум, лишние вопросы, любопытствующие прохожие и прочее. А так мы бравые ребята-строители, приехали копать под фундамент для новой террасы, понял?
— И где это удовольствие?
— В Маньи-ан-Вексен…
Он едет не спеша. Во всяком случае, на поворотах шины не выражают протеста режущим слух визгом. Мы все трое тесно прижаты друг к другу на переднем сиденье. Солнце палит как из огнемета и согревает не только душу. Словом, все хорошо. Только Мюллер застыл с несчастной миной.
— Тебе жена устроила головомойку за вчерашнее? — выдвигаю я наиболее вероятную гипотезу.
— Нет, — вздыхает он, — просто зуб затрахал, болит — ужас! Я уж и аспирин принял — ни черта не проходит.
— А почему не идешь к врачу? — ставит вопрос ребром садист Лашо.
— Боюсь.
— И напрасно, — продолжает издеваться Лашо. — У меня есть дантист, так он зубы не рвет, а вынимает, будто вишни ложечкой из компота.
Меньше чем через час мы подъезжаем к владениям Пино. Погода прекрасная! Неподалеку крестьянин-винодел гонит свою жену на работу в поле. Природа звенит тысячью радостных голосов. Приятно работать в лучах жарко палящего солнца. Это прибавляет жизненных сил.
Мы ставим грузовичок у ворот и вытаскиваем из кузова инструмент: лопаты, лом, всякую строительную всячину, а также свернутый брезент. Правая щека Мюллера беременна на восьмом месяце. Показав ребятам места археологических раскопок, я иду обозреть окрестности. И очень вовремя. Потому что к нам, нос по ветру, со стороны фермы искусственного осеменения направляется землепашец, дабы удовлетворить любопытство, чрезмерно возбужденное нашим появлением.
— Это вы там работаете, в доме? У старичка висячие усы, как у моржа, и очки, отливающие голубизной.
— Да, приехали строить веранду…
— А! Вы из Парижа? Его удивляет, чего мы приперлись из Парижа, когда и здесь полно рабочих.
— Я двоюродный брат нового хозяина…
— Ага, ага…
Лаконичный дедушка прочищает остатки зубов кончиком кривого ножа, сплевывая на землю результаты изысканий…
— Хорошая погодка, да?
— Я смотрю, вы здесь производите кое-что, хоть и ненатуральным способом…
Он беззвучно смеется. Надо использовать его расположение, чтобы ввести в действие мой вопросник. Так, между прочим, будто невзначай. Я большой дока по этой части — десятилетний опыт, бронзовая медаль на олимпиаде! — Симпатичный домик, правда? Моему кузену повезло!
— Да уж!
— Совсем новый, в отличном состоянии — что еще надо! Бывшие хозяева были, видно, большими чистюлями?
— Когда была жива мадам Планкебле — да… А потом она умерла, и…
— От чего она умерла? Не от заразного чего-нибудь, я надеюсь?
— А, не… — Дед чешет волосатую грудь. — Попала под товарный поезд на переезде. Близорукая была и туга на ухо… Ну и вот!
— У нее была дочь, как мне сказали, и новый муж?
— Точно. Они еще некоторое время жили здесь после ее смерти, а потом сдали дом в аренду…