Елка в подарок

Дар Фредерик

— Все ясно!

Он вылезает из машины, а я везу Айлюли в редакцию ее брехаловки.

— Забавные у тебя подчиненные, — замечает акула пера. — Он специально прикидывается дураком или от рождения такой?

Как вы знаете, я сам первый готов валтузить своих ребят, снимать стружку и прочее, но ненавижу, когда кто-то посторонний отзывается о них таким образом.

— Послушай, Айлюли, мои люди не сумеют придумать ракету «Атлас». Это точно. Они даже ноги моют не каждый год и предпочитают чесночную колбасу бутербродам с икрой, но

что касается работы, то не тебе о том судить, а тем паче давать им уроки поведения.

— Не заносись, я не хотела тебя обидеть, — старается сгладить неловкость Неф Тустеп. — За версту видно, что Шерлок Холмс дебил по сравнению с быком, который сейчас любезничает с консьержкой.

И мы с облегчением смеемся.

— В общем, — заключает она, — возвращаемся несолоно хлебавши!

— Не дергайся — любое дело в конечном итоге приносит пользу, — философствую я. — Никакого результата — тоже результат!

Она смотрит на меня с любопытством.

— И что это означает на легавом языке?

— Я пришлю тебе перевод в стихах по почте в ближайшие же дни, приятель!

На этом обмене любезностями мы останавливаемся перед входом в редакцию, она выходит из машины, а я еду в Контору.

* * *

Лавуан как раз заканчивает рисовать сексапильную брюнетку с разрезом глаз под Софи Лорен, когда я врываюсь в свой кабинет.

— Что, уже? — вскрикиваю я от радости, что есть с кем поговорить о деле.

— Да, патрон.

— Что-нибудь раскопал?

— Вот.

Он протягивает мне листок, вырванный из блокнота. На нем печатными буквами значится: «Раминагробис», улица Мартир, хозяин Анж Равиоли.

— Это тот, кто снимал дом в Маньи?

— Да, господин комиссар. У него стриптиз-бар. Дом снимал в течение трех лет, а затем дом пустовал.

— Есть данные на Равиоли?

— Мелкий мошенник. Сидел два года за злоупотребление доверием, потом три года усиленного режима за вооруженное нападение. С тех пор ничего… Занимался всякого рода спекуляциями… Ведет себя тихо.

— Женат?

— Замечен в сожительстве с бывшей танцовщицей из клуба «Мемен».

Все эти сведения я отмечаю про себя с большим удовлетворением. Не удивлюсь, если Анжело Равиоли принимал самое активное участие в этом дельце.

— Хорошая работа, Лавуан.

Он конфузится и краснеет от удовольствия.

— Надо признаться, мне просто повезло. Я позвонил в агентство недвижимости Маньи-ан-Вексен и напал на парня, который мне все выдал.

— Браво!

Когда он выходит из кабинета, внутренний телефон на моем столе начинает верещать, будто его режут. Звонит Матиас, чтобы узнать, вернулся ли я.

— Подруливай ко мне, сынок!

Его не надо долго просить — через минуту он у меня.

— Какие результаты с распространением нашего рекламного проспекта?

— Честно говоря, немного! Но, может, по поводу мужчины поступят новости из Германии.

— Выкладывай!

— Расплюснутые

пальцы напомнили кое-кого нашим коллегам в Лилле. Подозревается один немец, торговец наркотиками. Был известен в Гамбурге несколько лет назад. Я послал в тамошнюю полицию телекс и жду ответа.

— Очень хорошо.

Я доволен работой своих людей и доволен собой. Протягиваю фотоаппарат Матиасу.

— Отнеси в лабораторию. На пленке всего два снимка, да и то наверняка плохого качества, поскольку снимали в помещении, без вспышки, без наводки — считай, навскидку. Словом, постарайтесь выжать максимум, ага?

— Ладно…

— Есть что-нибудь от Пино и Риголье?

— Нет пока… Но еще только без двадцати шесть, и Маньи тоже ведь не в двух шагах.

Матиас ретируется. Мое напряжение спадает, я успокаиваюсь, как кухарка, у которой все запущено в готовку. Варево булькает на плите, остается только подождать, когда оно дойдет до полной кондиции.

Сообщив о своем местонахождении дежурному, я спускаюсь в кафе напротив проглотить порцию спагетти с соусом. В моей высокоинтеллектуальной тыкве полно всяких странных на первый взгляд мыслей, и каждая ищет свое место ближе к выходу. Но главная мысль, из которой родится решение, придет — я верю. В ожидании новостей обмениваюсь пустыми репликами с хозяином кафе. Поскольку у меня хорошее настроение, я дважды предлагаю ему выпить со мной. Это поправляет макароннику настроение, он предлагает от себя еще по одной, но в это время дверь открывается и в зал входит Пинуччио. Доходяга загадочно улыбается, я бы даже сказал таинственно, а усы уставшей крысы провисли до подбородка. Я встаю ему навстречу и тащу за свой столик.

— Что это ты такой радостный?

— Есть от чего!

— Давай рассказывай, я внимательно слушаю…

Его нервная улыбка пропадает, а из оловянных глаз сыплются радужные искры.

— Что сказать? Я страшно рад, что из моего дома убрали… этих… мертвецов. Сразу почувствовал себя уютнее.

— Ты разговаривал с соседями?

— Да, со многими.

— Ну и?..

— Ну и ничего! Похоже, жильцы, обосновавшиеся после смерти мамаши Планкебле, таскали туда массу народа. Но ничего конкретного местные не видели. По воскресеньям приезжали какие-то люди, только из дома не выходили.

— То есть ты хочешь сказать, что приехал с пустыми руками, так? — задаю я прямой вопрос в лоб.

— С руками, но не с карманами! — многозначительно шутит Пино и начинает инвентаризацию потаенных недр своей одежды.

Наступает та самая пауза, которая в кинострашилках называется «саспенс» — подвешенное состояние. В карманах Пино, похоже, можно найти даже автомобильную подвеску. Поочередно он вынимает связку ключей, надорванный пакет табака, полупустую пачку жвачки, моток шнурков, коробочку с рыболовными крючками всех номеров и, наконец, смятый кусок пергаментной бумаги, который начинает осторожно разворачивать.