Элрик: Лунные дороги
Шрифт:
Стредик был поражен. Он молчал, пока Элрик открывал дверь и входил в переднюю. Там было пусто. В центре с потолка спускался фонарь на цепи. Света оказалось достаточно, чтобы двое мужчин прошли в опочивальню, где сном праведника спал Эдвольд Крайер в гранбретанской «ночной маске» из кисеи.
В этот раз Элрик применил так называемое «мелкое колдовство», чтобы сэр Эдвольд не проснулся. Затем сдвинул маску, открыв лицо с мелкими резкими чертами, похожее на морду скорее грызуна, чем злобного волка. Кожа казалась болезненно бледной, так как никогда не подвергалась воздействию солнечных лучей. Элрик приподнял его веки и заглянул в карие невидящие глаза, по-коровьи пустые. Меж приоткрытыми пухлыми губами виднелись тусклые желтоватые зубы. Элрик улыбнулся, когда Ярослав Стредик пошутил об «истинной сущности волка».
Затем Элрик дал парню знак отступить и начал творить заклинание.
Стредик с некоторым страхом наблюдал, как голова альбиноса откинулась назад, а длинные молочно-белые волосы начали развеваться на невидимом ветру. Незнакомые слова полились с бледных губ, алые глаза вспыхнули нереальным огнем. Голос его взлетал и падал, творя из звука горы и долины. Спальня наполнилась движением полупрозрачных теней и мигающего света. Стредик кожей ощущал ледяной ветер, ему хотелось выбежать из комнаты и где-нибудь спрятаться. Но Элрик заверил, что ему ничто не угрожает, и он завороженно смотрел, как кривится и искажается лицо альбиноса, как красные глаза обретают цвет глаз Эдвольда Крайера. Когда он обернулся и заговорил с вельдом, это были голос и интонации каштеляна.
Затем Элрик простер руку и коснулся плеча спящего. Медленно он вытянул цвет из плоти Эдвольда Крайера и обрел его сам. Когда его кожа стала такого же цвета, как у правителя, а кожа правителя побледнела, как его собственная, Элрик подошел к специальной подставке у изголовья кровати и взял покоящийся там волчий шлем. Он поднял его и водрузил себе на голову.
– Подходит. Даже не потребуется заклинание для изменения размера, – голос его заглушался шлемом. Элрик снова снял его и вернул на подставку.
Ярослав Стредик заметил, как странно смотрятся с карими глазами и более темной кожей красивые утонченные черты Элрика, но еще сильнее встревожило его то, что казалось обескровленным телом Крайера на постели.
– Теперь, – произнес Элрик, – как только мы перенесем этот бледный объект в мою комнату, внедрим ему воспоминания и оставим обманные подсказки, мы сможем поехать в Миренбург. Ты и я!
Ярослав Стредик с плохо сдерживаемым ужасом смотрел, как Элрик из Мелнибонэ вскидывает свою непокрытую голову и подвывает от хохота.
Глава восьмая
Лорд-протектор Олин Деслёр, рыцарь-командор Ордена Росомахи, правитель города Миренбурга, герой битвы при Снодгарте, поднялся с накрытой шелковыми простынями и мехами постели обнаженный, во всей своей мужественной красе. Тонкий шлем из золота и платины с ощерившейся мордой росомахи придавал ему вид проснувшегося оборотня.
Он потянулся и зевнул. Мальчишки-рабы все еще спали в постели. Протектор не обращал внимания ни на них, ни на женщин с подогретыми полотенцами, что пришли омыть его. Он был расслаблен и наслаждался тем, как прошла ночь: двое из мальчиков встретили смерть, доставляя ему удовольствие. Их тела уже унесли. Он потребовал, чтобы женщины принесли его дневную маску – тяжелый украшенный самоцветами толстый шлем с острыми серебряными клыками на черной платиновой морде. Они умело (боясь смертной казни) возложили на него шлем и одновременно снизу вынули ночную маску, так что его лицо не открылось ни на мгновение. Затем протектор вышел на балкон, чтобы позавтракать, пока в Миренбурге начинается обычный день.
Олин Деслёр был небезосновательно удовлетворен тем, что он называл своим «изгнанием» из королевского двора в Лондре, где древний король Хуон, чью жизнь искусственно поддерживали в заполненной жидкостью сфере, замышлял очередные завоевания вместе со своим фаворитом – бароном Мелиадусом Кройденским, Великим магистром Ордена Волка, покорителем Камарга. В Миренбурге бывало скучно, кроме того, Деслёр тосковал по родным холмам, однако здесь, вдали от придворных интриг, все-таки безопаснее.
При дворе человека могла настигнуть смерть внезапная и позорная просто за то, что он сделал полшага в неверном направлении либо случайно оскорбил не того человека и был подслушан. Вся Европа уже пребывала под имперским флагом, и придворные льстецы строили планы, не желая пока что обращать внимание на Амарех и Коммуназию, о чьих жителях говорили, будто они почти так же сильны, как и Темная Империя, – и эту угрозу следовало предотвратить, напав на них прежде, чем они сами нападут на империю. Но пока никто не считал благоразумным начинать дальнейшую экспансию, покуда в империи не воцарится мир или она полностью не окажется под железными пятами Хуона и Мелиадуса.
Лорд-протектор Миренбурга находил, что управлять провинцией довольно легко, поскольку она привыкла к захватчикам и знавала лишь краткие периоды независимости, когда не должна была их обеспечивать. Пара показательных казней, публичные пытки раз или два в неделю – и народ становился гораздо сговорчивей, чем в других провинциях, которыми ему доводилось править в течение долгой успешной карьеры. Взять, к примеру, Кельн. А потом был Камарг, который оказался совершенно неуправляемым при своей мятежной графине Иссельде, дочери злейшего врага империи графа Брасса. Ничего не поделаешь, пришлось депортировать все население в Африкаанийские копи и заселить провинцию послушными московитами (всегда благодарными за теплую погоду). Графиня попалась на глаза великому Мелиадусу, и тот, по слухам, отдал ее на попечение Фланы, с которой он, как говорили, тоже находился в чрезвычайно извращенных отношениях. Но пошли слухи, что Иссельда Брасская недавно сбежала, чтобы соединиться со своим любовником и кучкой мятежников-оборванцев. Некоторые считали, что ее отец хоть и был ранен, но выжил.
Олин Деслёр иногда скучал по дикому Западному Третьингу, где он вырос в живописном городишке Бёри. Он привык к холмам, что блестели, словно медь, под лучами осеннего солнца, и к тому, как серебрились на фоне летней зелени дорожки, самой природой вымощенные песчаником. Он любил снегопады и запах весны в день равноденствия. Когда-нибудь ему хотелось бы вернуться туда, в обещанное ему имение, в компании лишь нескольких любимых мальчиков.
– А может, еще с парой маленьких девочек, – пробормотал он вслух, оторвавшись от сыра. – Для разнообразия.
Но эту привилегию сначала нужно еще заработать, а это означало – хранить покой Миренбурга и провинции, столицей которой он являлся. Может, это и захолустье, но вполне стратегически важное. Здесь производилась основная часть новейших боевых машин империи.
От наслаждения завтраком его отвлек далекий шум. Отсюда, с балкона бывшего княжеского дворца, было видно, как открываются городские ворота для утреннего транспортного потока. Через эти ворота люди и всевозможные повозки двигались в город и из города. Вотчина небольшая, но богатая, с удовлетворением думал Дёслер. Он обозревал свои владения, наслаждаясь великолепными и своеобразными видами – от огромных приводимых в движение паром боевых машин империи и до крестьянских ослов. Но в это утро его внимание привлекли люди, как раз въезжавшие в город через ворота; лучи раннего солнца отражались от их доспехов и масок.
Вслух он этого не произнес, но первая мысль была: «Это Мелиадус». Однако, хотя их знамя и принадлежало Ордену Волка, свита казалась слишком маленькой. Последующие знамена возвестили, что это отряд губернатора провинции, сэра Эдвольда Крайера, человека, которого он не особенно уважал, но и игнорировать не мог из-за его связей. В конце концов они вместе побывали в Сент-Римусе и по сей день являлись членами одного и того же клуба. Дёслер тут же вскочил, требуя принести парадные доспехи и шлем.