Элрик — Похититель Душ (сборник)
Шрифт:
Но Элрик знал, что меч воспринимал его как нечто вторичное рядом со своей главной задачей: восстановить себя в той точке мультивселенной, которую он считал наиболее отвечающей его статусу… Возможно, это был порыв, не более осознанный, чем инстинкт…
Чувства Элрика множились и менялись.
Розы испускали томительно-сладостный звон, музыка его отца струилась по венам с изумленной печалью... с изнуряющим страхом... словно давая понять, что его время на исходе и скоро у Садрика не останется иного выхода, кроме как навеки соединиться душою с сыном...
Завывающий рунный меч содрогнулся, словно эта мысль нарушала
— Элрик!
— Отец, боюсь, что я потерял твою душу!..
— Мою душу тебе никогда не потерять, сын мой…
Яркая внезапная вспышка жесткого розовато-золотистого цвета ударила по глазам, морозный воздух хлестнул по коже, и послышался ритмический звук, такой знакомый, такой прекрасный, что глаза альбиноса сразу же наполнились горячими слезами, которые потекли по его обледеневшим щекам…
Вот к Кораблю, Который Был, Принц Гейнор устремился. И трех сестер смелых пленш он умело, Чтоб Хаос в мир явился. Одной сестре имя — Цветок ароматный, Вторая — Долга Бутон, А третья — тот Шип, что в грозу не погиб, Ее дом на крови возведен.И рыдающий Элрик упал в бережные руки Эрнеста Уэлдрейка, маленького поэта с большой душой.
— Мой дорогой, любезный мой сэр! Мой добрый старый друг! Приветствую тебя, принц Элрик. За тобой кто-то гонится? — спросил он, указывая туда, где за высокими снежными насыпями, образующими как бы стены долины, виднелась пропаханная в снегу борозда, словно Элрик съехал с вершины утеса к его подножию.
— Я рад видеть тебя, господин Уэлдрейк. — Он отряхнул снег со своей одежды, уже не в первый раз спрашивая себя, а не приснилось ли ему все это путешествие через мультивселенную, или же причиной был драконий яд, затуманивший ему разум. Он бросил взгляд на свежевспаханный снег, на полянку в зимней березовой рощице, и увидел там Буревестника, который стоял вертикально, небрежно прислонясь к дереву. И на какое-то просветленное, на какое-то ясное мгновение Элрик испытал непреодолимую ненависть к мечу, к той части собственного «я», без которой он более не мог существовать, или — как продолжал нашептывать ему какой-то тихий голос — той его части, которую он желал сохранить, потому что только в ярости схватки со сверхъестественными силами мог он испытывать истинное облегчение, только в эти мгновения освобождалась от постоянного груза его совесть.
С намеренной медлительностью подошел он к дереву, взял
— А как ты оказался здесь, господин Уэлдрейк? Тебе знакома эта плоскость?
— Достаточно знакома, принц Элрик. Да и тебе тоже, мне кажется. Мы остаемся в том мире, в котором струятся воды Тяжелого моря.
Наконец Элрик в точности понял, что совершил Черный Меч — увлек их обоих в тот самый мир, из которого хотел их изгнать Ариох. А это наводило на мысль о том, что у адского меча есть свои мотивы для того, чтобы оставаться здесь. Элрик ничего не сказал об этом Уэлдрейку, он выслушал рассказ друга о том, какЧарион Пфатт воссоединилась наконец со своими дядюшкой и бабушкой.
— Но пока не удается найти Коропита, — завершил свой рассказ поэт. — Однако Фаллогард твердо уверен, что его сын где-то неподалеку. И потому мы надеемся, мой дорогой принц, что в скором времени все выжившие Пфатты снова заживут в семейном кругу. — Он понизил голос, переходя на заговорщицкий шепот. — Ходят слухи о свадьбе между мной и моей возлюбленной Чарион.
И прежде чем он успел вставить стихотворную цитату, заснеженные ветви леса раздвинулись, и оттуда появилась уверенная в себе Чарион Пфатт, державшая ручки носилок, на которых восседала сияющая и кивающая, как королева, матушка Пфатт. Ручки носилок сзади держал ее высокий, неряшливого вида сын, который весело улыбался альбиносу, как улыбаются, увидев в таверне знакомое лицо. Одну только Чарион, казалось, обеспокоило появление Элрика.
— Я почувствовала твою гибель год назад, — тихо сказала она, опустив носилки со своей бабушкой на землю. — Я почувствовала, что ты развоплотился. Как тебе удалось выжить? Может быть, ты — Гейнор или кто-то другой, умеющий изменять свою форму и принявший обличье Элрика?
— Уверяю тебя, госпожа Пфатт, — сказал Элрик, который тоже был взволнован, — я именно тот, кого ты знаешь. По какой-то причине судьба пока не хочет уничтожать меня. Скажу больше, пока что мне всякий раз удавалось пережить свою гибель вполне безболезненно.
Пожалуй, именно эта ирония окончательно убедила ее, и она расслабилась. Но все же было видно, что всеми своими чувствами она пытается определить в нем признаки самозванца.
— Ты и в самом деле удивительное создание, Элрик из Мелнибонэ, — сказала Чарион Пфатт и повернулась к своей бабушке.
— Я рада, что ты нас нашел, мой господин. У нас есть весьма перспективные прозрения относительно моего пропавшего сына, — весело заявил Фаллогард Пфатт, не обращая внимания на подозрения своей племянницы. — И вот мы постепенно воссоединяемся. Ты уже знаешь нареченного моей племянницы.
При этих словах Чарион Пфатт по-девичьи зарделась, к собственному невообразимому смущению, но в то же время она поглядывала на своего маленького ухажера взглядом, весьма похожим на тот, каким когда-то на нее саму смотрела жаба. Выбор, который делают влюбленные, всегда не лишен парадокса.
Открыла свой веселый красный зев рта, в котором еще оставалось несколько зубов, и матушка Пфатт. Она воскликнула:
— Динь-дон по шести глупцам! Динь-дон по красавцу звон! — Старушка, словно впадая в старческое слабоумие, несла всякий вздор. Тем не менее она одобрительно помахала своей внучке, а в том, как она подмигнула Элрику, было столько ума, что Элрик подмигнул ей в ответ; он был уверен, что она в ответ улыбнулась. — День тьмы — белокожему пареньку, день света — темному, злому врагу. Празднуй, добрый, празднуй, злой; праздник кончился, герой! Празднуй, дьявол, празднуй, Сын; белому — день тьмы один. А в лесу кувшинки цветут при луне; корабли океана идут по земле. Динь-дон по лилейному молодцу! Динь-дон по безумцу и мудрецу! Плыви в диких джунглях, сей в море горох; Хаос ликует над Землями Трех.