Эмерит
Шрифт:
— Мы уже на «ты»?
— А ты против?
— Но мы даже незнакомы!
— Ярослав!
— … Ирина! Ярослав, ты так классно танцуешь, что у меня от тебя до сих пор кружится голова!
— Пф-ф-ф, это должны были быть мои слова, но ты отдавила мне все ноги, поэтому комплимента не будет!
— Что?!? Да я с пяти лет вальс танцую!
— Сожалею твоим партнерам!
— Ах, ты… Хам! Мужлан!!!
— Ты так очаровательно сердишься! Еще один танец?
— Не дождешься! — топнула ножкой и ушла с гордым видом.
Ну, и, слава Всевышнему, чем меньше
— Да ты просто мастер комплиментов! — подколол Куракин, подойдя ко мне.
— Андрюха, нельзя давать садиться женщинам себе на шею. Сказал ей гадость, а дальше она решает, терпеть такое к себе отношение или нет. Если терпит, значит ты — главный. Мой девиз: доминируй, властвуй, унижай!
— Слава, ты, конечно, резкий пацан с улицы. И кредо у тебя интересное, но, смотри, не ляпни такое в присутствии Сиятельств или Высочеств. Не посмотрят, что одаренный, язык враз укоротят!
— Эх, Андрюха, нельзя казаться, надо быть! Корче, мне похую. Ну, а ты как? Опять сейчас пойдешь плясать под женскую дудку?
— Слава, интеллигентные люди вместо «похуй, пляшем», говорят «пренебречь, вальсируем»!
Глава 24. Бал. После полуночи.
— Алло, Михаил Иванович? Ваша жена вчера напилась на корпоративе.
— Не может быть! Она же в рот не берет!
— И опять вынужден вас огорчить…
Часовая стрелка перевалила за двенадцать часов, и сказка закончилась: карета превратилась в тыкву, а наряд — в костюм трубочиста. Нет, фрак так и остался на мне. Я неожиданно оказался в вакууме: после танцев с Лопухиной и Юсуповой как отрезало. Никто из девушек больше не стремился со мной танцевать. Молодые светские львицы объявили мне бойкот. Мне-то, по большому счету, пофигу эти бури в песочнице, но бросаемые в мою сторону злорадные взгляды кадетов и пажей, когда они совсем рядом подхватывали приглашающих на очередной танец одаренных дворянок, бесили.
— Что, Слава, скучаешь? — опять подколол Куракин.
— Еще не утро, дай человеку освоиться в нашем гадюшнике, — поддержал меня Разумовский.
— Пацаны, все ровно. Наш противник получил отпор и взял время на перегруппировку.
— Ну-ну, смотри, стратег. Как бы тебя вообще не перестали в будущем замечать. Читал такую книгу про одаренного: «Человек-невидимка»?
— Андрюха, нет, не довелось. Я все больше по стихам да по песням. Сам-то не боишься стать невидимым? Ты сейчас со мной общаешься, смотри, а вдруг это заразно?
Куракин буркнул, что уже ангажирован, и ретировался.
— Митяй, думаю, мне для первого раза хватит. Скажи, где твою маман найти? Поговорю с ней да домой поеду.
— Да, может так и лучше будет. Пойдем, провожу, — мы двинулись на выход. — Ярослав, я от девчонок слышал, что оба конкурирующих лагеря между собой договорились тебя сегодня проучить. Ждут, ехидны, что ты к ним приползешь извиняться. И всех других дворянок предупредили, чтобы к тебе не лезли, даже неодаренных! Но ты не переживай, на этом твоя светская жизнь не закончится… А может, сходишь да извинишься перед Лопухиной и Юсуповой?
— Митя, ты пойми, только один раз дашь слабину — и все! Фин! Капут! Гэйм овер! Нет, это не наш метод! Никаких извинений!
Митину родительницу мы нашли за покерным столом в игральном зале. Увидев нас, она извинилась перед подругами и встала из-за стола.
— Юлия Владимировна, я обещал появиться перед отъездом…
— Да, Ярослав, спасибо, что не забыли, — любезно улыбнулась мне Разумовская. — Ступай, Дмитрий, не стоит заставлять партнерш по танцам скучать. Пойдемте, Ярослав, переговорим тет-а-тет.
Мы зашли в один из кабинетов для приватных встреч, которых хватало во дворце. Вообще, дворец в этом плане был очень продуман: в каждом укромном уголке был уютный диванчик, намекающий на возможное более тесное знакомство понравившимся друг другу людям. Интересно, что же видели эти диваны и стены? Когда я, гуляя с Митей по дворцу, озаботился про видеозаписи на скрытые камеры, то получил от него исчерпывающий ответ: «Ты что?!? Это строжайше запрещено высочайшим указом! На территории империи личная жизнь дворян не подлежит любому виду съемок без их ведома! Все, что здесь произойдет, здесь и останется!»
Разумовская закрыла дверь на ключ и с серьезным видом повернулась ко мне: — Здесь нам не помешают. Давай поговорим начистоту. Я навела о тебе справки. Как к тебе обращаться: Яромир или Ярослав?
— А мы уже перешли на «ты»? — вопросом на вопрос ответил я. У меня сегодня прямо дежавю с этими переходами на «ты»!
— А ты против?
— Нет, так даже проще. Зови меня Ярик.
— Ярик, я очень благодарна тебе за твое участие в освобождении моего единственного сына. Я обещала награду любому, кто сможет помочь его вернуть. Чего ты хочешь?
— Ничего.
— Так не бывает. Человеку всегда чего-то не хватает: денег, титула, земли, теплого местечка или выгодного госконтракта на поставку мыла "Невской косметики" в армию. Итак, чего ты хочешь?
— Юля, ты права, людям всегда чего-то не хватает. Я вот, например, хочу свой клан, хочу быть в нем главой, а не приложением к одаренной жене. Много чего хочу, и все, что мне надо от жизни, я возьму сам. Но брать награду с матери за возвращение ей ребенка — это за чертой добра и зла. Ты мне ничего не должна.
Княгиня немного помолчала в раздумье: — Слова не мальчика, но мужа! Я поняла тебя. Новику нелегко будет с такими принципами… Что ж, двери нашего дома для тебя всегда открыты. Я давно не видела Митеньку таким воодушевленным, как сегодня. Надеюсь, вы подружитесь. Ему не помешает общение с таким как ты мотивированным и ответственным дворянином, имеющим стержень внутри.
— Спасибо, Юля, у тебя хороший сын. Кстати, мы тут уединились, а я тебя не скомпрометирую? В танце с Аней Лопухиной я обмолвился, что должен с тобой переговорить приватно. А она подумала, что мы — любовники. Это не будет проблемой?