Эмигранты
Шрифт:
Пауза.
ХХ. А-а, чего там... Так, стращают.
АА (хватает ХХ за лацканы пиджака). Да ты человек или нет? Ты!? Ты животное, а не человек. Не собака, правда, и не свинья, но зато вол! Тупой, беззащитный, безмозглый, рабочий вол! Пригодный лишь для того, чтобы на нем пахали, пока он не протянет копыта! А он еще и рад! Он еще и сам напрашивается, лишь бы побольше сечки в кормушку насыпали! Он уже счастлив, ничего ему больше не надо. Ты же доволен, правда? Ну, скажи, доволен?!
ХХ. Не тряси...
АА. А я буду. Буду трясти до тех пор, пока ты не пробудишься от своего
ХХ (угрожающе). Не тряси, я сказал.
АА. Сопротивляешься? Ничего. Наступит день, когда сам все поймешь и будешь благодарить меня. Ведь не может быть так, чтобы только один из нас оставался человеком. Или люди - мы оба, или - никто. (Вещает в пророческом вдохновении, усиленном алкоголем, продолжая держать ХХ за лацканы пиджака.) И тогда, поднявшись и встав на обе ноги, мы распрямим спины и поднимем головы. И увидим, как над нами колышется ветка, а на ветке той - плод. А плод этот - плод запретный. Но ветер, раскачивающий плод, то ветер истории. Мы протянем руки и...
ХХ ударяет его по рукам. АА, покачнувшись, отпускает его.
ХХ. А ну, убери руки! (Встает со стула.) К кому ты с руками лезешь?.. К кому...
АА. Разве ты не видишь?..
ХХ. Ты - ко мне с руками?.. Ко мне?! (Разъяренный, напирает на АА.) Ты - гнида бледная, сморчок... Да я тебя...
Заносит руку, чтобы ударить. Свет гаснет, полная темнота. Сверху доносится дружный возглас "Ааааа", как это обычно бывает, когда гаснет свет. Карнавальные свистульки и пищалки. Одновременно раздается размеренный бой часов - двенадцать ударов - и отдаленный колокольный звон.
АА (голос в темноте). Двенадцать!
ХХ (голос). Почему темно...
АА. На Новый год, в полночь, гасят свет. Такой обычай. (Пауза.) У тебя есть спички? (ХХ зажигает спичку. АА идет за ширму, возвращается со свечой в подсвечнике. Зажигает свечу от спички, которую держит ХХ. Ставит свечу на стол. Оборачивается к ХХ.) Ну... (ХХ смущенно откашливается.) Ну тогда, может...
ХХ. Как хочешь...
АА. Что ж, тогда...
ХХ. Ну, раз так...
АА. Да, конечно...
ХХ. Почему нет...
АА. Ну, тогда выпьем. (Наливает, поднимает свою кружку.) За этот Новый год.
ХХ (поднимает кружку). С Новым годом. (Чокаются кружками, выпивают. Оба все еще скованы, смущены. АА на левом стуле, ХХ - на правом.) Звонят...
АА. В соборе...
Пауза.
ХХ. Ну, так я тебе...
АА. И я тебе тоже...
ХХ. Что было, то было...
АА. Что было, то прошло... (Протягивает руку ХХ.)
ХХ. И чтобы нам. (Протягивает руку АА.)
АА. Всего.
ХХ. В этом Новом году. (Подают друг другу руки над столом. Закуривают как в прошлый раз, то есть в той же последовательности, с той лишь разницей, что на этот раз ХХ не повторяет манипуляций с двумя коробками спичек. Поудобнее усаживаются на стульях. С этого момента оба находятся под явным воздействием алкоголя, особенно ХХ.) Эх, Новый год... Вот как все поворачивается... Помню, был я еще малым парнишкой, пас коров, яйца из вороньих гнезд таскал, босиком в школу бегал. Только по осени: весной в поле работа была, а зимой холодно... Потом отец в город перебрался. А дед с бабкой остались. Бедовали они страшно, а все равно остались. Чудной народ эти старики, захотели остаться. Любили, видать, эту свою беду.
АА. Не мне их судить.
ХХ. А я не люблю. (Ударяет себя кулаком в грудь.) Не люблю, хоть ты меня бей.
АА. Кто же ее любит.
ХХ. И отец мой не любил. Так не любил, что все пропивал. А потом еще пуще не любил. Потому и пил снова. А я вот не пью.
АА. И правильно.
ХХ. Потому что не люблю. Я иметь люблю. Как держу, то мое. А как отпущу, то и упущу. Что, не так?
АА. Совершенно справедливо.
ХХ. Если работаешь, то и заработаешь. А сколько заработаешь, столько и наживешь. Так или нет?
АА. Логично.
ХХ. Только я иной раз думаю: а на кой мне это все.
АА. Что все?
ХХ. Ну, то, что имею. В землю ведь с собой не заберешь. На небо с этим меня не впустят, а в аду тесновато будет. Тогда на кой мне так мучиться?
АА. Но ты же сам хочешь.
ХХ. Так-то оно так, но я-то что с этого имею? Только здоровье гублю, а радости никакой. Ни тебе выпить, ни покурить... Вот разве что твоих.
АА (пододвигая к нему пачку сигарет). Да ты кури, пожалуйста.
ХХ. Награди Господь. (Берет сигарету, но тут же бросает ее на стол.) Ну, скажи, ради кого это все, для чего...
АА. А дети? Построишь дом, оставишь его детям... Все для детей.
ХХ. А они кому оставят?
АА. Своим детям.
ХХ. Ага. (Пауза.) И как же это кончится?
АА. Никак не кончится, почему должно кончаться.
ХХ. Но как же так, без конца?
АА. Видимо, без конца.
ХХ. Хм, значит без конца, говоришь... Тогда на кой нужно было это начало?
АА. Ты задаешь мне слишком трудные вопросы. Даже у Шопенгауэра были подобные сомнения.
ХХ. У кого?
АА. У Шопенгауэра.
ХХ. Еврей?
АА. Не обязательно.
ХХ. Нет, мне так не нравится. Раз есть начало, должен быть и конец. А то начало тогда тоже, не того... Конца не видать, начало - ни к черту, а я тут вкалываю, и нет мне от этого никакой радости. Ни в кино, ни к бабам... Думаешь, мне легко так?
АА. Я так вовсе не думаю.
ХХ. Тебе легко орать, а вот попробовал бы пожить, как я... (Все больше жалея себя.) Ты знаешь, как я тут живу? Как собака!
АА. Да нет, не преувеличивай.
ХХ (ударяя кулаком по столу). Не перечить мне! Именно, как собака. Сам же только что говорил!
АА. Если не ошибаюсь, речь шла скорее о...
ХХ (наклонившись к АА, доверительно). Иди-ка сюда. Скажу что-то.
АА. Слушаю тебя.
ХХ. Поближе. (Кладет руку на плечо АА и притягивает его к себе, пока их головы не соприкасаются. Шепчет страстно, доверительно.) ...И был прав.
АА (тоном преувеличенной светской любезности). Да не может быть...