Эмиль и трое близнецов
Шрифт:
Эрих Кестнер
Эмиль и трое близнецов
Перевод Л. Лунгиной
ПРЕДИСЛОВИЕ
Ровно через два года после той истории, которая случилась у Эмиля с господином Грундайсом, со мной произошел на Кайзераллее удивительный случай.
Собственно говоря, я собирался сесть в трамвай 177, чтобы поехать в Штеглиц. Правда, никаких особых дел у меня там не было, но я люблю гулять в таких районах города, которые не знаю и где меня не знают. Там мне легко вообразить, что я нахожусь где-то на чужбине. А когда я чувствую
Ничего не поделаешь, уж такой я человек. Но мое кругосветное путешествие в Штеглиц в тот день так и не состоялось. Потому что когда подошел трамвай и я уже занес ногу, чтобы опустить ее на ступеньку первого вагона, я вдруг увидел, что с передней площадки сходит странного вида человек в черном котелке. Он опасливо огляделся по сторонам, словно совесть его была нечиста, потом торопливо обогнул вагон, пересек улицу и поднялся на террасу кафе "Жости".
Я задумчиво проводил его взглядом.
– Вы что, садитесь?
– спросил у меня кондуктор.
– Как видите, - ответил я.
– Тогда поторопитесь, - строго сказал он.
Но я не поторопился, а, наоборот, застыл на месте от изумления, не в силах оторвать взгляда от прицепного вагона.
Дело в том, что с прицепа слез мальчишка с чемоданом в одной руке и с букетом цветов, завернутым в папиросную бумагу, в другой. Он тоже все оглядывался, потом потащил свой чемодан к газетному киоску на углу, спрятался за ним, поставил чемодан на тротуар, а букет положил на чемодан и посмотрел вокруг.
Кондуктор все еще ждал меня.
– Все, у меня лопнуло терпение!
– крикнул он в конце концов.
– Не хотите ехать - не надо, не силком же вас тащить!
– Он дернул за шнур, и трамвай 177 поехал без меня в Штеглиц.
Господин в котелке сел на террасе за столик и подозвал официанта. Мальчик, притаившись за киоском, наблюдал за ним, не спуская с него взгляда.
Я все еще стоял у остановки как истукан. (Кто-нибудь из вас знает, как выглядят истуканы? Я лично понятия не имею.)
Ну и ну! Я просто глазам своим не верил. Ведь два года назад господин Грундайс и Эмиль Тышбайн сошли с трамвая на этом самом углу! И теперь все это снова повторяется? Здесь что-то не то.
Я потер глаза и снова бросил взгляд на террасу кафе "Жости". Господин в котелке сидел там по-прежнему! А мальчик за газетным киоском устало присел на чемодан; вид у него был очень огорченный.
Я подумал: правильней всего будет подойти к мальчику и спросить его, что все это означает. И если он мне еще скажет, что у него украли сто сорок марок, я залезу на ближайшее дерево.
Так вот, направился к мальчику, сидящему на чемодане, и сказал ему:
– Добрый день. Что у тебя случилось?
А он сидел как пень и молчал, словно не слышал моего вопроса, и по-прежнему не спускал глаз с террасы кафе.
– Скажи, не украли ли у тебя, случаем, сто сорок марок?
– спросил я тогда.
Тут он наконец поглядел на меня, утвердительно кивнул и сказал:
– Да, украли. Вот тот негодяй, который сидит там, на террасе кафе.
Я не только не успел залезть на ближайшее дерево, как собирался, но даже головой покачать не успел, потому что за спиной загудел клаксон. Мы испуганно обернулись, но увидели не машину, а мальчишку, который над нами смеялся.
– Что тебе надо?
– спросил я. Он снова загудел и заявил:
– Меня зовут Густав.
У меня в горле пересохло. Просто с ума можно сойти! А может, мне все это снится?
А по Траутенауштрассе к нам тем временем бежал какой-то человек и возмущенно махал руками. Он остановился прямо передо мной и заорал:
– Чего вы здесь торчите! Суете свой нос в чужие дела! Вы же нам съемки срываете.
– Какие такие съемки?
– спросил я с любопытством.
– Вы что-то туго соображаете!
– взорвался разгневанный господин.
– Это у меня с рождения, - невозмутимо ответил я.
Мальчики рассмеялись. А Густав с клаксоном объяснил мне:
– Мы ведь снимаем фильм.
– Ну да, - подхватил мальчик с чемоданом.
– Фильм про Эмиля. И я играю Эмиля.
– Да пройдите же наконец!
– взмолился ассистент.
– Пленка стоит дорого.
– Извините, что помешал, - сказал я и пошел своей дорогой.
А ассистент побежал назад к грузовичку, в котором была вмонтирована кинокамера, и оператор снова приступил к съемкам.
Я дошел, прогуливаясь, до сквера на площади Никольсбург и сел на скамейку. Я просидел так довольно долго, рассеянно глядя перед собой. Правда, я уже где-то слышал краем уха, что снимают фильм про Эмиля, но потом это совсем выпало у меня из головы. Ну, а если вдруг становишься свидетелем того, как история, происшедшая два года назад, снова точь-в-точь повторяется - и чемодан, и букет цветов, и клаксон, и котелок, - то у тебя, естественно, глаза на лоб полезут от удивления!
Немного погодя ко мне подсел высокий худощавый господин. Он был постарше меня, носил пенсне и глядел на меня, посмеиваясь... Наконец он сказал:
– С ума можно сойти, верно? Думаешь, что то, что происходит вокруг тебя, - это живая жизнь, а потом оказывается, что это лишь воспроизведение давным-давно случившихся событий.
Он сказал еще что-то вроде того, что искусство - это всегда обман. Впрочем, ничего дурного он этим сказать не хотел. Мы с ним поговорили немного на эту тему, а когда оказалось, что мы ее исчерпали, мой собеседник заметил:
– На этой сугубо штатской скамье сыщики скоро будут держать военный совет.
– Откуда вы знаете? Вы что, тоже из съемочной группы?