Эммануэль. Верность как порок
Шрифт:
– И что я буду делать в Италии?
– Жить. Все время, пока это будет необходимо. Ты возьмешь с собой свои личные вещи. И коллекцию танцовщиц.
– Каких еще танцовщиц?
Она усмехнулась, как если бы ей вдруг все стало ясно. Жан приготовил ей сюрприз не без помощи Марианны. Хотя у него не было такой привычки – мистифицировать ситуацию столь загадочным образом.
– Это не игра, Эммануэль.
Он никогда не смотрел на нее так мрачно, так решительно. Вертикальная морщина прорезала его лоб, и лицо словно застыло.
– У тебя есть коллекция танцовщиц. Их
– Из слоновой кости? Но ты же прекрасно знаешь, что по закону…
– Именно так. Поэтому они имеют еще большую ценность. Они закреплены на подставках из оникса, на которых расположен золотой пьедестал. Высотой они с шестилетнего ребенка, по-разному причесаны и одеты: в шелк, в парчу, в узорчатую ткань, в серебряную филигрань, в газ, в лен, в атлас и в бархат. Они украшены диадемами, браслетами, кольцами, ожерельями, драгоценными поясами. Каждая танцовщица отличается от другой выражением лица и общим видом. Они помещены в хрустальные коробки в форме пагоды. Каждая имеет свое имя, которое написано на пьедестале. Они тщательно упакованы, по четыре в упаковке, в три помеченных пакета.
– Сколько же они стоят? – изумленно спрашивает Эммануэль.
– Они застрахованы на 50000 фунтов стерлингов, но реальная цена вдвое больше: это уникальная коллекция. Ты купила ее у принцессы Рам-Шар. Повтори…
– Рам-Шар.
Нет, это не игра, а какая-то странная, даже тревожная история, которая вдруг возникла в ее беззаботной жизни. И никто не мог помочь ей, поскольку сам Жан толкал ее на эту темную дорогу с устрашающими пропастями по бокам, где она чувствовала растущую угрозу себе самой и тем, кого она любила.
– А Марианна, ты ей сказал?
– Она ничего не знает. Одевайся. Надень один из твоих костюмов от Сен-Лорана. Нужно, чтобы твое прибытие было в стиле «шик и шок». Твой самолет приземлится утром.
Он сделал паузу, взял ее за плечи и сильно, почти больно, прижал к себе. И она сразу же испытала пронизывающее счастье. Эммануэль сразу успокоилась и вновь наполнилась уверенностью в Жане, несмотря на эту непонятную ссылку. Они долго стояли так, застыв, пока она не осмелилась спросить:
– Должна ли я сделать что-то еще?
– Нет. В Риме о тебе позаботятся, тебя там будут направлять в кое-каких важных делах. Это будет женщина, Сильвана Мори или Моро. Не слушайся ее слепо, но следуй за ней. Я ее не знаю, но меня заверили, что она очень приятная особа. Я бы не отпустил тебя с каким-то монстром типа дипломированного гида!
Почти сломленная, Эммануэль находит в себе силы, чтобы улыбнуться.
– Я бы хотела, чтобы ты объяснил мне немного больше. Эта история с танцовщицами…
– Тебе не надо ничего понимать. И тем более – знать. Просто возьми их, чтобы потом в нужный момент избавиться.
– Когда я увижу тебя снова?
– Я не знаю.
– Но мы увидимся?
Жан засмеялся:
– Все это не имело бы смысла, если бы я не был уверен, что вновь увижу тебя! Не волнуйся, я забочусь о тебе больше, чем кто бы то ни было в мире.
– А почему Марианна не едет со мной?
– Это ни к чему. Ты должна быть одна, чтобы избежать опасности.
– Присмотри за ней.
– Я тебе это обещаю.
Эммануэль не чувствовала никакой ревности. Но она хотела сохранить девочку для них обоих, как нечто неделимое, как воспоминание о том времени, что было потрачено, чтобы проросло это семя, которое поливали осторожно, нежно подогревая…
Марианна вошла в комнату, принеся дорожную сумку «Луи Виттон» и сжимая в левой руке шелковый шарф. Под ее глазами были круги, но ее взгляд был устремлен на молодую женщину. Протянув Эммануэль ее шарф от «Гермес», она коснулась ее руки. Девушка-подросток была готова выйти, и ее волосы, расчесанные на прямой пробор, напоминали изображения мадонн, свойственных ее стране.
– Как ты прекрасна! Я буду постоянно вспоминать твой образ в музеях, – воскликнула Эммануэль.
Марианна молча отвернулась и вышла из комнаты. Они услышали ее шаги на лестнице, ведущей на террасу.
– В последний раз… У нас ведь еще есть время?
Эммануэль подошла к Жану.
В ответ он сразу же одной рукой задрал ей юбку, а другую просунул между полами пиджака, под инкрустированные кружева, прямо к груди. И его пальцы вытянулись так, что кончики большого и указательного пальцев надавили одновременно на две точки…
Рука Эммануэль скользнула к его члену, который начал твердеть под тканью брюк. Она расстегнула молнию на брюках Жана, проскользнула под трусы, а потом обхватила уже возбужденный орган. Другая ее рука прихватила затылок мужчины, требуя поцелуя. Ее язык проник между губами мужа, преодолевая двойную границу зубов. Вытащив его член, она сдвинула крайнюю плоть, обнажив головку…
Эммануэль сжала его и стала рассматривать. Опираясь на черный лакированный японский комод, она как будто забылась. Рука Жана при этом поглаживала ее промежность четырьмя соединенными пальцами, а большой палец нащупал уже набухший клитор. Эммануэль начинает стонать, предлагая себя возлюбленному. Ведь она знает, что сейчас средний палец тоже войдет в нее, а большой палец уйдет, чтобы освободить место для влажного пениса. Она чувствует спазм в животе и приветствует пенис, который пронзает ее сильным толчком. В то же время другая рука мужчины нажимает ей на грудь, скользит к левой – более чувствительной – и накрывает ее ладонью, затем усиливает хватку, с какой-то особенной неторопливой свирепостью. Оторвав язык от его губ, удерживавших его в заточении, ей удается вымолвить:
– Я хочу, чтобы ты кончил мне в рот. Я хочу взять часть тебя с собой.
Жан входит в нее еще два раза. Эммануэль смотрит ему в глаза, такие молодые и серые, контрастирующие с его волосами, преждевременно поседевшими. Ее охватывает нежность. Волна удовольствия поглощает ее, наполняет ей вены, отяжеляет кровь. Счастливая, она чувствует прилив счастья, идущий длинными и частыми волнами. Она воображает, что ее собственный нектар напоминает нектар мужчины. Нектар, который изливается из ее раскрытой вульвы, пропитывает яички, продолжающие свою ритмичную работу, в то время как палец Жана медленно исследует ее промежность…