Эмоциональные триггеры. Как понять, что вас огорчает, злит или пугает, и обратить реакцию в ресурс

Ричо Дэвид

Сильнейшая реакция на внутренний триггер – скорбь, выраженная или невыраженная. Хорошая иллюстрация – эпизод из телесериала «МЭШ»: начальнику военно-полевого госпиталя, полковнику Шерману Поттеру известно, что его пациент несколько раз пытался покончить собой – и каждый раз неудачно. Однажды полковник застает рядового в пустой операционной возле анестезиологического аппарата. Солдат снова пытается убить себя. Полковник злится и выхватывает у него из рук трубку и маску, сам настраивает аппарат, нахлобучивает маску солдату на лицо и говорит: «Ты ничего не можешь сделать правильно. Хочешь умереть? Прекрасно! Я тебе покажу, как это делается». Солдат в ужасе. Он отталкивает маску и кричит: «Вы с ума сошли? Не трогайте меня!» Но полковник не отступает (хотя на самом деле не собирается вредить пациенту).

Вдруг парень начинает рыдать и утыкается в плечо полковника. Тогда Поттер хлопает его по спине и тихо говорит: «Молодец. Жить ты хочешь больше, чем умереть». Конец сцены. Посмотрев этот эпизод, я увидел в нем кое-что интересное – связь между самоубийством и неразрешенной скорбью. Склонность к суициду сильнее, когда человек не может начать или закончить горевать.

Иногда мы скрываем свою печаль, то есть не можем прочувствовать ее. В депрессивном состоянии мы ее подавляем. В маниакальном состоянии зацикливаемся на ней, то есть не можем перестать ее чувствовать. Солдат из сериала наконец позволил себе выразить боль и горечь. И избавился – наверное, на всю жизнь – от желания уничтожить себя.

В этой сцене следует отметить еще одну деталь: скорбь нашла выход рядом с тем, кто проявил заботу. Именно сочетание двух факторов – возможность выплакать свое горе и при этом чувствовать себя в безопасности – идеальное лекарство от отчаяния. Любопытный парадокс: скорбь приводит к надежде.

Только когда мать обнимает ребенка, он не боится принять себя таким, какой он есть. Д. В. Винникотт, «Депривация и делинквенция»

ВНУТРЕННИЕ ДЕМОНЫ

Некоторые буддийские мастера начинают утро с того, что призывают к себе всех демонов хаоса и бедствий. Мое крошечное, испуганное «я» говорит: «Я еще не достиг такого мастерства», – но более смелое, любопытное «я» отвечает: «Может, я уже это делал». Стивен Баттерфилд, «Двойное зеркало: скептическое путешествие в буддийскую тантру»

Внутренний демон – метафора непримиримого, разрушительного и неослабевающего внутреннего конфликта. Это призрак из прошлого. Он принимает разные формы – сожаления, стыда, вины, ужасающих воспоминаний. Нас терзают чувства полного упадка сил, изнеможения, грозящей нам гибели. Будто внутри нас идет война, и ни одна из сторон не согласна на перемирие. Внутренний демон – пытка, порождающая тревожность и ощущение бессилия. Он неприемлем для нашего эго, никак не вписывается в наше понимание нормального.

Мы осознаём существование внутренних демонов, но нам нелегко описать, из чего они состоят и чего добиваются. По сути, это непередаваемая мука. Поскольку для исцеления нужно проговорить свою боль, изгнать их непросто.

На самом деле внутренние демоны представляют собой мысли и системы воззрений, которым поддалось наше эго, и теперь они раздирают нас на части. Они подталкивают нас к пагубным зависимостям и другим формам побега от реальности, в том числе самоубийству. Внутренний демон – это самообман, который лишает нас способности защищаться. С ним нужно бороться, а не пытаться сбежать. Иногда кажется, что он знает нас лучше, чем мы сами. Но он знает нас с дурной стороны, и это не приносит нам никакой пользы.

Однако внутренние демоны не чужды – и не угрожают – высшему «я», жизни в целом, выходящей за пределы эго. Наша целостная личность может приспособиться к тому, что недоступно одному разуму. Это происходит, когда мы тяжело переживаем любой травматический опыт. Если демон воплощается в сожалении о поступке, достойном порицания, мы позволяем себе раскаяться – сейчас, в настоящем. Мы просим прощения за события из прошлого. Мы искупаем вину. Мы стремимся изменить свое поведение в будущем.

Мы любуемся собой, когда принимаем внутренних демонов как полноправных участников своей жизненной драмы. Тогда можно найти повод для радости даже в собственной неполноценности. В буддийской традиции великий учитель Миларепа пытался сначала изгнать демонов из своего дома, но в конце концов вступил с ними в диалог и превратил их в союзников. Мы тоже можем поступить

так со своими демонами. Некоторые из них рождены чувством стыда. Мы часто путаем два чувства – стыд и вину. Оба они важны для понимания триггеров, потому что, как увидим далее, приводят к разным реакциям. И у каждого свой протокол исцеления. Перечислим отличия.

Еще пару слов о чувстве вины. Вина, навязанная нам в ранние годы жизни семьей или религией, – один из самых распространенных интернализованных триггеров (то есть привнесенных извне и присвоенных как внутренние). Испытывая уместное чувство вины, мы готовы воспринять информацию и советы, которые показывают нам, как выполнить условия общественного договора. Когда вина неоправданна, мы осознаём это и учимся ее отпускать. Повзрослев, мы понимаем, что люди, заставлявшие нас чувствовать себя виноватыми за то, что на самом деле не заслуживает порицания – например, за самоудовлетворение, – тревожились не потому, что мы нарушали заповедь. Они ставили перед собой другую цель – контролировать нас, особенно наше тело, в частности гениталии. В данном случае «грехом» объявлялась попытка выйти из подчинения и заявить о том, что наше тело принадлежит только нам и никому другому. Нас убеждали, что испытывать наслаждение постыдно. Нас предостерегали, что сексуальные желания опасны и могут привести к беде – вплоть до того, что мы окажемся в аду. Взрослый человек понимает, чем были мотивированы эти угрозы. Нам вменяли в вину любые проявления самостоятельности и силы воли. Нас не учили тому, что следовало знать: как правильно пользоваться этой силой – и своим телом.

Сейчас мы смотрим на подобные вредоносные учения без презрения к их сторонникам. Мы сочувствуем и себе, и тем, кто боялся, что мы ускользнем из-под их контроля. И мы больше не подчиняемся им. Напротив, мы формируем собственные нравственные принципы, руководствуясь мудростью и уважением к себе и к другим. Мы даем себе второй шанс почувствовать свою ответственность и наслаждаться ею. И если внутренний триггер все еще провоцирует нас через старые, неадекватные запреты, мы все равно делаем то, что считаем нужным, хотя боимся оскорбить невидимые силы.

…и свет из тьмы глухой

Исторгнется, как в оны дни,

И ад отдаст ему владения свои.

Джон Милтон, «На утро Рождества Христова»^[5]

ПОЧЕМУ ТРИГГЕРЫ ДЕЙСТВУЮТ РАЗРУШИТЕЛЬНО

Триггерные реакции предполагают проекцию. Мы видим себя в других, но думаем, что речь идет только о них, а не о нас. В этот момент мы будто смотримся в зеркало. Представим, что смотрим фильм. Один из актеров привлекает или отталкивает нас. Но самого актера там нет! Перед нами картинка нашей собственной симпатии или отвращения. Мы делаем то же, что киномеханик, – проецируем. Разница в том, что он делает это без эмоциональной вовлеченности.

Триггер чаще всего держится на наших фантазиях или убеждениях. Нам кажется, что происходит нечто значительное, пугающее, порой даже опасное для жизни. К примеру, если наше эго негодует, нам кажется, что к нам относятся с меньшим уважением, чем мы того заслуживаем. Однако зачастую это ошибочное впечатление. Мы проецируем опыт на актуальную ситуацию. Например, боимся вызвать гнев мужчины. Когда отец злился, он наказывал ремнем. И теперь мы боимся любых проявлений гнева, потому что физически страшимся повторения прошлой ситуации. Другими словами, мы пытаемся предугадать результат, опираясь на опыт, а это не самый надежный прогноз. (Гнев может привести к физической агрессии, но это будет совпадением, а не данностью.)