Эмпатия
Шрифт:
Двадцать минут пешком до нашего дома по непроглядным темным улицам, когда тишину нарушает лишь стрекотание кузнечиков, для меня почти что рутина.
Хотя, эти кузнечики реально бесят! Однажды, в детстве, один кузнечик запрыгнул мне под платье и настроил меня против всех кузнечиков на остаток жизни.
Когда поворачиваю и шагаю по подъездной дорожке, меня охватывает знакомое чувство. Передо мной огромный, красивой конструкции, белый дом в окружении лишь природы. Мне здесь нравится; запах свежескошенной травы, влажный теплый воздух покрывает кожу липким слоем, но только подует столь
В доме находится пять спален, и несмотря на то, что мы живем здесь втроем, мама смогла создать домашнюю атмосферу. Учитывая состояние отца, мама могла позволить еще больший дом, но, думаю, была довольно пассивна, когда дело дошло до покупки этого дома. Папа работает в банковском деле, и сделал несколько успешных инвестиций, из-за которых его состояние стремительно взлетело до миллионов. Но он приземистый и практичный до глубины души, и деньги этого не изменили. Так что в результате я оказалась в шоколаде со всех сторон: столько денег, что волноваться о них не стоит, а еще наличие душевного, разносторонне развитого отца.
Я стону в ожидающую меня темноту дома. Здесь не включена ни одна лампочка. Спасибо тебе, мама. Пока роюсь в сумочке, глаза адаптируются к ночной тьме; единственный свет исходит от отбрасывающей голубое свечение полной луны. Нащупываю ключи от дома и испытываю облегчение. Я так устала, что хочется просто принять душ и заползти в родимую кроватку, а утром проснуться от запаха маминого кофе и блинчиков.
Я начинаю было вставлять ключи в замок, но дверь слегка приоткрыта, почти незаметно для тех, кто не пытается войти в дом.
Должно быть, мама оставила ее открытой для меня.
Не спеша, я толкаю ее, и озноб бежит по моей спине. Я устала, но голова все еще варит. Мама не оставила бы дверь открытой, она знает, что у меня есть ключ. Интуиция говорит не входить, но я отмахиваюсь от нее, убеждая себя, что все это глупости. Как и большинство девушек, я уверила себя, что плохие вещи не произойдут со мной. Это же дом моей семьи, совершено безопасное место.
Опуская сумку на пол, я делаю несколько небольших шагов вглубь дома. Здесь тихо и темно, но уже поздно, так что все нормально.
Перестать параноить, ты просто устала.
Я подхожу к столику в коридоре и опускаю на него ключи. Они громко звенят, от чего так и хочется шикнуть на них. Мое собственное отражение в зеркале над головой вынуждает меня взвизгнуть и подпрыгнуть на добрый фут вверх.
– О, Боже мой, Мел. Возьми себя в руки.
Все происходит так же быстро, как когда туча закрывает солнце, или когда вспыхивает молния посреди бури, как падающая звезда в ночном небе. Тень мелькает в зеркале за секунду до того, как чья-то рука сжимает мое горло. Прохлада кожи перчатки, что надета поверх держащей мою жизнь ладони, подвергает в неверие происходящее, за которым следует невероятный страх, неведомый мне ранее. Страх, от которого кровь стынет в жилах.
«Это происходит не на самом деле, не на самом деле», – эхом отдается в голове.
Теплое тело толкает меня со спины. Запах мяты достигает ноздрей, когда его дыхание касается моего уха и щеки. С моих губ срывается хныканье, и я поднимаю руку, желая убрать его захват с моей шеи; инстинкты выживания жаждут освобождения от сжимающих клещей, что не дают мне сделать вдох.
Давление ослабевает тогда, как с его уст срывается слышимый «ах». На мгновение тепло его тела не касается моей спины, когда парень отступает на шаг назад. Но, еще до того, как у меня появится шанс хоть что-то сделать, он вновь обретает свое хладнокровие и возвращает руку на место. По его силе и размеру, мне очевидно, что это мужчина. Его запах окутывает меня, что-то напоминая какое-то специфическое мыло... очень специфическое.
Я смотрю в зеркало, но не вижу его. Он у меня за спиной, в тени, слегка согнув колени, чтобы скрыть лицо за моей головой. Тьма в коридоре будто дразнит меня. Кошмар каждого ребенка навсегда станет моим, не важно, сколько лет мне исполнится. Конечно, если я вообще выберусь отсюда.
Тени принимают форму, будто рождаясь из тьмы.
«Пожалуйста, пусть окажется, что ты спишь, Мелоди. Этого не может происходить на самом деле. Этого не может происходить на самом деле».
Он так крепко сжимает мою шею, что его пальцы почти смыкаются вокруг нее. Глаза слезятся, и одинокая слеза лижет щеку. Не могу поверить в происходящее; это и правда я? Кажется, будто собственными глазами наблюдаю за чужим кошмаром.
– Жизнь слишком коротка, Мелоди. И я хочу, чтобы ты жила. – Слова Зейна издеваются надо мной, вовсе не утешая.
Рычание моего жнеца смерти возвращает мысли в настоящее. Горло саднит, когда с трудом произношу свои последние слова. Смерть близка, я чувствую ее в воздухе. Я спустилась в собственную могилу, не прислушавшись к своим инстинктам, и войдя в этот дом.
– Ты гребаный трус. По крайней мере, взгляни мне в лицо, раз собираешься меня убить, – хриплю я, проливая последнюю каплю своей храбрости. Не хочу умирать, хныча, отказываю в этом чертовому извращенцу. Он не сломает меня. Я отказываюсь.
В следующее мгновение он так быстро разворачивает меня к себе лицом, что голова идет кругом. Парень столь сильный, что держит меня, будто пушинку. Я поднимаю глаза, чтобы встретиться лицом к лицу со своим убийцей, но до того, как наши взгляды пересекаются, мою голову дергают назад. Острая боль пронзает затылок, мое тело обмякает, и сознание поглощает темный туман.
Голова раскалывается. Боже, она словно вот-вот развалится на две части. Издавая стон, я поднимаю руку к лицу.
Не помню, чтобы пила или бросалась под грузовик вчера вечером; так почему же мне так хреново? Пальцы нащупывают огромную, проникающую рану. Я вздрагиваю от прикосновения.
Быстро прихожу в себя, подымаюсь и осматриваюсь, чтобы понять, одна ли я тут. Тишина. Все спокойно. Я одна, но жуткая атмосфера все еще витает в воздухе.