Энциклопедия мифов. К-Я

Фрай Макс

Повинуясь внезапному порыву, выхожу из дома. Неспешно пересекаю двор, бреду по опустевшему сумеречному городу, дышу неглубоко, но ритмично, гляжу не столько под ноги, сколько во тьму, притаившуюся в уголках моих собственных глаз. Диковинная, дурацкая авантюра: кажется, я стараюсь заснуть на ходу. Не очень-то понимаю, как такое возможно, но где наша не пропадала?

Правильно, нигде пока не пропадала, как ни странно. Глаза боятся, а руки делают. Меня гонит инстинкт, подобный силе, побуждающей младенцев отрывать от пола руки, вставать на рыхлые, мягкие ножки, пополнять ряды прямоходящих приматов, - зачем-то. Поди спроси у такого малыша: "зачем?" Он, в лучшем случае, загукает,

слюни размажет по замурзанному подбородку и рухнет на попку, сбитый с толку сторонним вмешательством. Выходит, прав был Франк, дурацкий вопрос "зачем?" на фиг не требуется. Он только мешает, отвлекает от дела. Вместо: "зачем?" - спросим: "как?" И тут же найдется ответ. Оказывается, если очень долго прикладывать неопределенные, но страстные усилия, рано или поздно обнаружишь, что все уже само получилось.

Так бывает.

Возможно, только так и бывает, но мне сейчас не до обобщений. Потому что знакомая улица постепенно превращается... черт знает во что она превращается. В нечто иное, почти неописуемое. В незнакомую не-улицу, по которой бредет незнакомый нечеловек. Вероятно, он и есть я. Потому что никого кроме него тут, кажется, нет, а я, кажется, все же есть. Логично?

Да уж...

Мне и сладко, и, чего греха таить, страшно, потому что я пока не знаю, как тут все устроено. Да что там, как я сам устроен - тоже неизвестно. А уж как будут взаимодействовать эти две неизвестности: я и окружающая среда это уравнение мне не по зубам. Мне бы попроще чего.

Мне бы сейчас глядеть по сторонам, мне бы не упустить ничего. Запомнить, вероятно, невозможно, так хоть пропитаться чудесными видениями, как губка влагой. А потом (теоретически говоря, я все еще знаю, что такое "потом", но вообразить наступление переломного момента, отделяющего его от "сейчас", уже не могу) выжать себя досуха и посмотреть, что будет. Но я почти слеп. Глаза мои, вероятно, не научились пока видеть. Разве только глазеть, да смотреть, но такие умения тут без надобности.

Несколько тягучих, сияющих мгновений спустя, обнаруживаю, что у меня имеется еще один мощный инстинкт: самосохранения. Не страх, но некая почти внешняя сила, желающая, чтобы я уцелел, гонит меня "домой". Я не понимаю уже, что это значит: "домой", - зато знаю (чувствую) направление. А потому безошибочно нахожу место, где задремал. Наступаю на собственный, теплый еще, дымящийся след, вздрагиваю и просыпаюсь.

То есть, мне кажется, что я просыпаюсь. Ко всякому утверждению придется теперь прибавлять: "мне кажется, что..." Громоздкая конструкция, но иного способа описать свои новые отношения с миром я пока не придумал.

И вот мне кажется, что я дико озираюсь по сторонам, массирую виски, почти бегом возвращаюсь во двор, нашариваю в кармане ключи от автомобиля и, наконец, плюхаюсь на водительское место. Ехать-то я, конечно, никуда не собираюсь. Просто вспомнил совет Франка: если станет страшно, надо ночевать в машине. Вероятно, именно так и придется мне сегодня поступить.

Потому что я от собственной тени шарахаться готов. И, возможно небезосновательно. Кто ее знает, мою тень, на что она теперь способна?..

Глава 129

Цзы-гу

Верховный Владыка пожалел Цзы-гу и сделал божеством уборных.

Полчаса и две сигареты спустя, я уже тихонько посмеиваюсь над собой. Но автомобиль пока не покидаю. От добра добра не ищут. Очень уж нравится мне быть спокойным, храбрым и здравомыслящим. Вот и сижу пока тут. Развлекаюсь, наблюдая за вечерней дворовой жизнью. У соседнего подъезда бушует нетрезвая Кармен; штук пять еще менее трезвых кандидатов на роль Хозе сумбурно ее урезонивают. Дескать, не нужно гнать Витька, у него бутылка. Вот сначала выпьем, а потом и гнать можно. Скрытый от моего взора, но громогласный Витёк с их стратегией, как ни странно, вполне согласен. Он, очевидно, опытный мужик. Знает, что в процессе опустошения бутылки многое может перемениться. Не вялым разумом, но чуткой утробой прозревает непостоянство мира, сотканного из переменчивых обстоятельств.

Что ж, славно. Получается, не я один отягощен этим знанием. Уж вдвоем с Витьком мы как-нибудь справимся. Удержим небесный свод, не дадим ему рухнуть на землю.

Компания алкашей утихомиривается, устраивается в разоренной песочнице и приступает к поглощению живой воды кристалловского разлива. Я слежу за ними почти с умилением. Если хоть одна капля не единожды обещанного могущества сейчас при мне, этот вечер завершится для них благополучно. Соседи не вызовут милицию, их потрепанная общая подружка не станет больше горланить скверные изречения, мятые лики уцелеют, даже новая порция огненной воды возьмется откуда-нибудь, когда исчерпаются запасы моего духовного брата Витька. Все будет хорошо. Этой ночью я храню их покой.

Но пасаран.

Глава 130

Цин-лун

... появление цин-лун считалось счастливым предзнаменованием.

Развеселившись и окончательно успокоившись, я закрываю глаза и снова засыпаю. На сей раз обходится без чудес и наваждений. Я отдыхаю от всех обитаемых миров и их насельников, даже от себя самого.

Меня будит дворник. Укоризненно качает головой и метлой. Дескать, что за дела: в машине спать? Непорядок. Людя спят по домам, бомжи - в подвалах, алкаши - на улице, а вот в автомобилях до сих пор никто еще ночевать не додумывался. Не положено.

Мычу нечто невразумительное и на автопилоте отправляюсь наверх, в Венину квартиру, досыпать. День, начавшийся с дворника, не может завершиться неприятностями - ни метафизическими, ни бытовыми. В сущности, дворники, - сонно думаю я, - символизируют очищение через труд. Причем халявное очищение через чужой труд: одна дворницкая метла освобождает от ненужного хлама множество приватных пространств. И это, наверное, великая миссия.

Нам, Ключникам, и не снилось...

Поднявшись, обнаруживаю, что на подлокотнике кресла нахохлившись, дремлет сова. Мягкая, пушистая хищная птица. Я не удивляюсь, поскольку, кажется, ожидал именно чего-то в таком роде.

– А говорят, когда ты спишь, ты меня не любишь, - шепчу, сворачивая калачиком на ковре.
– Ну да мало ли что говорят...

Погружаюсь в прозрачную, прохладную, как утренний воздух тишину. Даже бойкие городские птицы молчат в этот час; даже мой покровитель дворник не шуршит метлой. Может быть, потому, что я уже снова задремал, и ни птиц, ни дворника нет в моем сне. Только колючий ворс под щекой и сова на подлокотнике кресла. Такой минимализм меня вполне устраивает - при условии, что рано или поздно сова превратится в женщину. А ведь она превратится. Мне не довелось изучать повадки оборотней в какой-нибудь волшебной школе, но с этой хитрюгой я, кажется, не первый день знаком...

– Правильно говорят, - наконец отвечает она.

Пауза между нашими репликами длилась несколько часов, но я тут же понимаю, что это - именно ответ на вопрос, а не безответственное утреннее бормотание. Маша поспешно добавляет:

– Но сплю я нечасто. И не подолгу. Не бери в голову.

Я и не беру.

Глава 131

Цогтай-хан

В мифологии монгольских народов хранитель чудесных знаний.

– От хозяина дома, как я понимаю, ты уже благополучно избавился. Вот и молодец. Что я действительно ценю в коллегах - так это расторопность. Ты бы и сам тут не рассиживался...