Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 2. К-Я
Шрифт:
Я понимаю, что меня прокатили. Заморочили голову. Информации не будет. Ни имен, ни явок, ни паролей, хоть ты тресни. Но на всякий случай предпринимаю последнюю, отчаянную попытку достучаться до редакторского сердца.
Ладно, говорю. Имена, фамилии, псевдонимы, совпадения, мертвецы, интервью, о’кей, все это пустяки. Согласен. Но поймите меня правильно, я не фанат какой-нибудь малолетний, не подросток экзальтированный. Взрослый дядька, занятой по горло столичный житель… Но ведь он, автор этот ваш, мерзавец, сны мои в своих книжках описывает. Понимаете вы теперь, что мне позарез нужно с ним увидеться?
Но мой монолог не производит на жизнерадостного главного редактора никакого впечатления. Ну, почти никакого. Он с удовольствием смеется: вот оно что, и вы про сны вспомнили. Оказывается, я не первый. Многие читатели пишут письма и даже звонят в издательство. Говорят, что этот Фрай их собственные сны описывает. Тем он их и подкупает, наверное. Вот где, оказывается, зарыт секрет успеха. Забавно.
Действительно забавно. Обхохочешься.
– Я вам не советую его искать, – вдруг вкрадчиво говорит мой далекий собеседник. – Поверьте мне, вам не это сейчас нужно. У вас ведь других забот по горло, правда?
– Откуда вы знаете? – я в недоумении.
Он не отвечает на вопрос. Тихо, но настойчиво продолжает:
– Займитесь своими делами. Съездите, например, в отпуск, на юг, к морю. Приведите в порядок свою жизнь. Не такая важная вещь книги и их авторы, чтобы из-за них с ума сходить. Уж поверьте моему опыту.
– Это… Что вы… Это вы? Или кто-то другой? – лопочу.
– Это я. И кто-то другой, – невозмутимо отвечает главный редактор книжного издательства. И кладет трубку.
45. Орест
…сам он изображается душевнобольным человеком…
Я остаюсь один. Опасливо отодвигаюсь от телефонного аппарата, словно бы трубка его пропиталась ядом во время этой нелепой беседы. Оказываюсь напротив зеркала и вижу, что мое отражение истерически хохочет, закрыв лицо руками. Сам же я спокоен. Смотрю на него, болвана зазеркального, и думаю устало: надо все же себя в руках держать. Понимаю, что трудно, но нужно хотя бы стараться. Брал бы с меня, что ли, пример…
46. Осса
Обычно Осса быстро приносит людям известия от Зевса…
Память (тела?) услужливо подсказывает, что есть один простой и приятный способ привести себя в порядок. Пару часов покататься по городу, благо он мне теперь почти незнаком; заехать, куда московский автодорожный леший заведет, а потом взяться за карту и попробовать выбраться из этой глухомани. Почему-то я заранее не сомневался, что занесет меня именно в глухомань. Уж, по крайней мере, не на Красную площадь…
Чего проще-то? Выхожу, сажусь за руль, еду. Езда по Москве – почти экстремальный вид спорта, боевое искусство даже, этакое не то чтобы восточное, но вполне евразийское единоборство. Требует полной самоотверженности, предельной концентрации внимания и прочих психофизических подвигов. Именно то, что мне требуется.
Уже минут через пять я понял, что это было хорошее решение. Еще через четверть часа остановился у первого попавшегося киоска, купил хот-дог, сожрал его с младенческим аппетитом, сам себе удивился,
Расправившись с горячими (между нами говоря, едва теплыми) собаками, закрепляю достигнутое. Катаюсь. Застряв в пробке, глазею по сторонам. Потом опять куда-то еду. Чувствую, что уже вполне освоился на московских улицах. Это мне льстит. Какая-никакая, а все положительная эмоция…
Время летит незаметно. Сумерки летом наступают очень поздно, но, судя по количеству автомобилей, час пик уже миновал. Значит, дело к ночи. Славно. Можно бы, пожалуй, возвращаться, но… от добра добра не ищут. Мне хорошо – зачем же что-то менять?
К этому времени я заехал в какую-то откровенную жопу. Индустриальный пейзаж не баловал взор разнообразием. Только и радости, что фабричные трубы. Из некоторых валили столь густые и плотные клубы дыма, что создавалось впечатление: именно так и появляются облака и тучи небесные. Вероятно, в каждом городе есть специальные предприятия, производящие облака. А работают там, вероятно, ссыльные ангелы – кто ж еще?..
Впрочем, облака облаками, но удручающий вид московской окраины быстро меня утомил. Теперь, останавливаясь на светофорах, я внимательно разглядывал своих попутчиков. Вернее, их автомобили. На некоторые иномарки облизывался даже, делал зарубки в памяти: дескать, на такую красоту не грех бы и пересесть в обозримом будущем. Упивался собственным легкомыслием, радовался возможности побыть немного завистливым мечтательным дурачком – вот ведь до чего дошел.
Изумрудно-зеленую «восьмерку» в левом ряду я приметил, понятное дело, лишь по причине яркой окраски: сама по себе эта марка не вызывала у меня никаких эмоций. Но цвет ее не просто бросался в глаза, он, казалось, пронзительно вопил, с младенческой бесцеремонностью оповещая мир о своем существовании. Вот и я, позабыв о соблазнительных железных инородцах, уставился на целительное пятно зеленки, словно бы покрывшее некую гипотетическую царапину на коленке реальности. Только на четвертом, кажется, по счету светофоре я обратил внимание на женщину за рулем. Не так уж много я разглядел, честно говоря: коротко стриженые светлые волосы, взъерошенные, как птичьи перышки, надменный профиль, напряженная улыбка, тонкое запястье… Но сердце мое рухнуло куда-то в темную глубину утробы, кровь так пульсировала в висках, что чуть не лопнули нежные вены. Где-то я ее уже видел… и не просто видел. Не помню, абсолютно ничего не помню, но знаю, что эта встреча куда важнее всех книжных тайн и прочих дивных совпадений; важнее, чем обе мои жизни: та, которую я забыл, и та, которая мне примерещилась…
Тут наконец загорелся зеленый свет, и «восьмерка» рванула с места, словно ее хозяйка почуяла тяжесть моего взгляда и решила удрать подобру-поздорову, от греха подальше. Я, разумеется, отправился в погоню: а что еще делать? Была надежда, что на следующем светофоре она остановится, и я успею выскочить из машины, подойти: а ну как она меня узнает, и все само собой прояснится? Может ведь – нет, должно! – оказаться, что мы знакомы. А если нет… что ж, дурак буду, если не сумею исправить столь прискорбное положение вещей.