Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 2. К-Я

Фрай Макс

55. Плеяды

Зевс <…> вознес их в виде созвездия на небо.

Не наяву, не во сне, а на перепутье, у подножия мифического камня, где, к слову сказать, еще и некое третье направление должно быть указано, чувствую, что я уже не один в этом мире. Двое нас. И больше никого – за ненадобностью. Теплая, живая тень женщины окутывает меня, как облачное одеяло. Телесность ее несомненна, но в то же время она рассеяна и вездесуща, как туман. Она повсюду: сверху, снизу, вокруг и внутри; я окружен и заполнен ею. Вдыхаю

едва уловимый аромат чужой кожи и понимаю наконец, за кем гнался сегодня, кто привел меня сюда, и кого я, оказывается, искал в этом доме.

Зачем обманывать себя: звездный потолок в коридоре, волшебные города за окнами, мудреные ответы на вопросы, неопределенные обещания и эксцентричные выходки здешних насельников были мне пока без надобности. Я пришел сюда для того, чтобы она меня обняла. Этого достаточно. Все прочее – что ж, пусть будет, заверните. Возьму с собой, как еду для собаки из ресторана.

Кто она такая и что значит для меня эта встреча, я понял сразу. А через несколько минут я ее вспомнил. И тихо рассмеялся от облегчения. Самое главное про жизнь, доставшуюся мне с чужого плеча, я теперь знаю: что бы ни случилось, я был и буду сказочно, головокружительно, фантастически счастлив, даже если ничего, кроме воспоминаний об этой женщине, у меня не останется: их вполне достаточно. И сейчас к этим драгоценным воспоминаниям прибавится новая глава. Уже, собственно говоря, прибавляется. Здесь и сейчас.

– Как тебя теперь зовут? – спрашиваю. – Тебе ведь не нравилось имя Маша…

– Меня никак не зовут. Я сама зову, если мне кто-нибудь понадобится.

Горячий шепот щекочет не то мое ухо, не то мой сон об ухе. Мне снится, что я улыбаюсь. Снится, что и ее губы приоткрываются в улыбке. И мне приходит в голову, что, если в этом сне у нас обоих есть губы – глупо использовать их лишь для улыбок. Найдется и иное применение теплым нашим губам, во сне ли, наяву ли, но найдется, к гадалке не ходи!

Чудесное видение не возражает. Для того она и пришла, как не раз приходила прежде, открывая мою дверь своим ключом.

– Ты бы, – говорю вслух, – сделала для меня дубликат этого чертова ключа. Я-то свой потерял, а у тебя он целехонек…

Она сразу понимает, о каком ключе речь.

– Что-то в таком роде я для тебя и делаю. Ты ведь уже меня вспомнил, правда? Неплохо для начала.

– Это неплохо и для конца. Разве, кроме тебя, было еще что-то, заслуживающее внимания? Не верю.

– Просто ты соскучился, – смеется она. – На самом деле в твоей жизни и без меня было немало интересного. И будет, конечно…

Мне-то все равно, что будет, чего не будет, чем дело кончится и сердце успокоится. Нет у меня иного пикового интереса, кроме как быть тут, сию секунду, таким способом, каким я есть. Застрять в тягучем, темном янтаре этого сновидения – не дохлой мушкой, крошечной искоркой живого огня, что испепеляет меня изнутри и снаружи. Древние греческие мифы из толстой книжки с картинками, по которой я учился читать и мечтать, внезапно обретают актуальный смысл; теперь я знаю, как чувствуют себя герои, ставшие созвездиями по воле изобретательного Зевеса: пылают во тьме, как я (как мы) сейчас и, подобно нам, не желают ничего иного.

56. Похьела

В финской

и карельской мифологии северная страна, иной мир…

К списку Екклесиаста хорошо бы добавить еще несколько пунктов.

Есть время гореть и время догорать, время быть и время существовать, время поднимать веки и время отверзать уста, время забывать слова и время к ним возвращаться.

Пожалуй, достаточно. В остальном список безупречен.

Поэтому теперь мы разговариваем.

В этом сне я на удивление хорошо соображаю. Или просто знаю больше, чем наяву. Мне сейчас ничего разъяснять не нужно, и так все понимаю. Ну, почти все.

– Тебя теперь только в этом доме можно найти? И только во сне? Наяву, в Москве, тебя не будет?

– Да уж, наяву, в Москве, не будет, пожалуй, – шепчет она. – Но не только в этом доме: есть немало других мест, где я люблю назначать свидания. Дом этот, как ты, наверное, уже догадываешься, не человечье жилье, но и не убежище каких-нибудь ссыльных богов. Просто – дверь. Возможность уйти, возможность вернуться, возможность потерять себя и встретить кого-то иного. Вообще – возможность. Хорошее место.

– Перекресток судеб, – вспоминаю не то собственную, не то чужую чью-то, но точную формулировку. – Судьбокресток на пустыре между Мирами.

– Правильно. И таких мест – великое множество.

– А лоцию, небось, никто нарисовать не удосужился? – смеюсь.

– Почему же, – серьезно возражает она. – Были попытки. Ни одна из них, впрочем, успехом не увенчалась. Тайна-то из числа тех, что любой посвященный за счастье почтет разгласить: единожды попробовав на вкус неизвестность, понимаешь, что этот напиток надо бы разделить поровну между всеми жаждущими, но несведущими. Да только карта у каждого своя. По чужим маршрутам можно после воскресного обеда прогуливаться, со всем семейством: ни один завалящий демон из-за угла не выскочит, как ни зови его…

– И что, часто зовут? – спрашиваю.

– Ты не поверишь, как часто. И ведь солидные, благополучные люди, никому и в голову не придет их в метафизической тоске какой-нибудь заподозрить… Но почти всякое человеческое сердце хоть однажды, да заходилось истошным воем по несбывшемуся. Так-то! Очень важно, чтобы ты об этом не забывал…

57. Пространство

К центру ведет путь, т. е. то, что связывает самую отдаленную периферию, во-первых, и все объекты, заполняющие пространство, во-вторых, с высшей сакральной ценностью.

– …Слышишь? Повторяю: важно. Чтобы. Ты – именно ты! Не. Забывал.

– Именно я?

– Ага. Такое вот специальное полезное знание для отдельно взятого тебя. Этот дом… точнее сказать, эта возможность, – существует по милости Ключника. Он называет себя именем Франк и, кажется, привязан к этой последовательности фонем… Наш Франк, понятно, не единственный. Ключников не сказать, чтобы много, но несколько сотен по миру сейчас бродит. Предполагается, что ты – такой же, как он. Потенциально. То есть, может быть, когда-нибудь, а может быть, никогда, бла-бла-бла… – тут сам Франк непременно добавил бы, что гарантий в таком деле не бывает. Но все же. Ты – такой же.