Энциклопедия шокирующих истин

Гитин Валерий Григорьевич

Александр Куприн. Поединок

Тот, кто убивает из удовольствия, — садист.

Тот, кто убивает за вознаграждение, — киллер.

Гот, кто совмещает в себе эти оба признака, — идеальный солдат.

К счастью, таких немного.

К этой категории, как это ни обидно звучит для определенной части мужчин, вплотную примыкают охотники.

Когда их показывают на экране телевизора, только и слышно разговоров о спорте, о романтике, о прелести общения с природой и о прочих возвышенных вещах. Но в таком случае, почему мы видим

у них в руках не однозарядные гладкоствольные ружья, вполне способные добыть (эти добытчики не любят употреблять слово «убить») зверя или птицу, а довольно эффективное полуавтоматическое оружие, да еще с оптическими прицелами? А какое отношение к романтике поиска имеют приборы ночного видения?

Ясно, что им требуется «спустить пар» через вполне гарантированное кровопролитие. А камуфляжные костюмы, костер, фляги с коньяком и коллекционные ножи — это действительно для «романтики».

Человек! Не делай другим животным того, чего не хочешь, чтобы они делали тебе.

Пифагор Регийский

Время действия вестернов. Двое англичан приезжают на Дикий Запад. Естественно, входят в салун, заказывают виски. Читают объявление: «100 долларов за скальп индейца!».

— Э, да в этой Америке можно жить припеваючи! — говорит один из приезжих. — Деньги валяются под ногами!

Так чего же мы ждем? — откликается второй. — Поехали! Они долго рыскали по прерии и в конце концов нашли двух усталых индейцев. Убили их, сняли скальпы и вернулись в салун, где тут же получили по сотне долларов. Довольные, они решили на следующий день повторить операцию, а пока устроились на ночлег в палатке на краю городка.

Утром один из них выходит из палатки и видит, что вокруг нее стоит не меньше тысячи индейцев. Он вбегает в палатку, будит приятеля и радостно кричит:

Джон, вставай! Мы теперь чертовски богаты!

Странно представить, чтобы война, самое дикое, что только есть, была страстью наиболее героических душ.

Энтони Эшли Купер Шефтсбери

Что касается героизма, то следует, наверное, различать такие понятия, как героическое начало и героический поступок, который зачастую является совершенно случайным проявлением, вызванным стечением тех или иных экстремальных ситуаций или обстоятельств. Героическим подобный поступок считается лишь теми, кому он был полезен, да и то на определенном этапе времени. Ярким примером тому может служить «героизм» Павлика Морозова, выдавшего своего отца на фактическое уничтожение, что ужи само по себе является отвратительным преступлением, но преступлением вдвойне можно считать то, что он выдал труженика людям, которые силой отнимали у крестьян их законную собственность, то есть разбойникам, которых господствующая идеология называла заграничным словом «экспроприаторы».

Военный героизм в большинстве случаев носит характер спонтанный, непредсказуемый и порожденный скорее боевым азартом или безвыходностью ситуации (триста спартанцев, двадцать восемь панфиловцев или Александр Матросов), чем прочной нравственной установкой. Зачастую военный героизм является не чем иным, как вынужденной и

чрезмерно дорогой платой за стратегические просчеты высшего командования.

Истинное мужество есть не только воздушный шар подъема, но и парашют падения.

Карл Людвиг Берне

Героизм и человеколюбие — почти одно и то же. Но стоит чувству этому хотя бы немного сбиться с пути, и любящий человечество герой превращается в свирепого безумца: освободитель и хранитель делается притеснителем и разрушителем.

Энтони Эшли Купер Шефтсбери

И совсем иное дело — героическое начало, которое представляет собой стабильное, непоколебимое состояние благородной, возвышенной души, готовой к подвигу самопожертвования во имя нетленных идеалов и ценностей.

Это экзотика, это Христос, Коперник, Сахаров…

Существует две породы людей. Одна порода многочисленная, плодовитая, счастливая, податливая, как глина: они жуют колбасу, рожают детей, пускают станки, подсчитывают барыши — хороший год, плохой год — невзирая на мор и войны, и так до скончания своих дней; это люди для жизни, люди на каждый день, люди, которых трудно представить себе мертвыми.

И есть другая, благородная порода — герои. Те, кого легко представить себе бледными, распростертыми на земле, с кровавой раной у виска; они торжествуют лишь один миг — или окруженные почетным караулом, или между двумя жандармами, смотря по обстоятельствам, — это избранные.

Жан Ануй. Эвридика

1915 год. Первая мировая война. На передовые позиции русских войск приезжает император Николай Второй. Его Величество молодцевато шагает вдоль линии окопов. Солдаты восторженно приветствуют его…

Вдруг прямо у ног императора падает вражеская граната с горящим фитилем. Через секунду-другую она взорвется. И в этот последний момент неказистого вида солдатик бросается к гранате, хватает и отшвыривает ее далеко в сторону. Взрыв.

Николай подзывает солдата:

— Как звать тебя, герой?

Рядовой Петров, ваше императорское величество!

Поручик Петров, — поправляет император. — Кстати, князь, — обращается он к одному из сопровождающих его вельмож, — сей достойный офицер с моего благословения просит руки вашей дочери!

Князь, естественно, немеет от изумления.

— Что ж, князь, — продолжает Николай, — в таком случае, полковник Петров просит руки вашей дочери!

Князь краснеет, бледнеет, но своего согласия никак не выражает.

Уже теряя терпение, император отрывисто произносит:

— Князь! Генерал-майор Петров просит руки вашей дочери!

Нижний чин Петров подошел к императору и сказал, дружески похлопав его по плечу:

— Коля, чего ради ты перед ним унижаешься! Да неужто мы с тобой блядей себе не найдем?!

Вот такие они, герои, то сверкающие буйным величием, как Гектор или Александр Великий, то демонически зловещие, как Кромвель или Сталин, то стоически отрешенные, как Христос или Сахаров, то незаметные и безвестные, затертые толпами серой посредственности…