Эндимион. Восход Эндимиона

Симмонс Дэн

– Или нас захватит Рой. Прошу прощения, сэр, но во флоте Его Святейшества есть кораблики и посерьезнее.

– Зато наш – самый быстроходный, – отозвался де Сойя. – Вряд ли Рой сумеет его догнать. К тому же Бродяги могли бросить планету, для них это в порядке вещей – напали, чуть отодвинули Великую Стену, а потом удрали, постаравшись уничтожить все что можно и оставив на всякий случай орбитальный патруль. – Капитан сделал паузу. Он видел лишь одну из разграбленных Бродягами планет, Свободу, но зрелище произвело на него такое впечатление, что он искренне надеялся не увидеть больше ничего подобного никогда в жизни. – Так или иначе, с точки зрения времени для нас изменение

в планах не имеет ни малейшей разницы. Как правило, прыжок за Великую Стену длится восемь – десять месяцев корабельного времени и одиннадцать с лишним лет – объективного. С «Рафаилом» же все произойдет как обычно – мгновенный переход и трехдневное воскрешение.

Стрелок Реттиг, как делал уже не раз, поднял руку.

– Нужно кое-что учесть, сэр.

– Что именно?

– «Архангелы» Бродягам еще не попадались. Думаю, они и не подозревают о существовании таких кораблей. Да что там говорить, сэр, даже наши парни ни о чем не догадываются. – Де Сойя понял, к чему клонит стрелок, однако позволил Реттигу закончить. – Иными словами, сэр, мы здорово рискуем. Эти авизо – военная тайна Ордена.

Наступила тишина. Наконец де Сойя произнес:

– Верно подмечено, стрелок. Я и сам долго над этим размышлял. Но командование выделило нам «архангел» с автоматической системой воскрешения как раз для того, чтобы мы могли покидать пространство, которое контролирует Орден. Я полагаю, нам не возбраняется совершать прыжки на Окраину – и даже на территорию Бродяг. – Капитан перевел дыхание. – Я бывал там, ребята. Сжигал орбитальные леса, сражался с Роями… Бродяги, они очень странные. Их попытки приспособиться к космосу во многом кощунственны. Быть может, они уже не люди. Но корабли Бродяг значительно проигрывают «Рафаилу» в скорости. Если возникнет опасность, мы всегда успеем прыгнуть в гиперпространство. Вдобавок можно запрограммировать корабль на самоуничтожение в случае захвата.

Швейцарские гвардейцы молча слушали. По всей видимости, каждый из них размышлял о предстоящей промежуточной, если можно так выразиться, смерти, которая наступит как бы вполне естественно: они лягут спать в своих реаниматорах – и больше в этой жизни уже не проснутся. Да, крестоформ – поистине чудо Господне, он способен восстанавливать разорванные в клочья тела, воскрешать тех, кто был убит, сожжен заживо, умер от голода или от болезни, утонул и так далее; тем не менее крестоформ не всемогущ – если ему приходится воскрешать человека слишком часто, рано или поздно он даст сбой. Так термоядерный взрыв уничтожает планетарный двигатель звездолета…

– Мы с вами, – произнес наконец Грегориус. Сержант знал, что капитан терпеть не может приказывать, когда речь идет о смертельном риске. – Правильно, ребята?

Ки с Реттигом утвердительно кивнули.

– Отлично, – сказал де Сойя. – Я запрограммирую компьютер. Если корабль попадет в ловушку, из которой у него не будет возможности выбраться, он взорвет ядерный двигатель. Правда, надо как можно точнее определить, что значит «не будет возможности»… Впрочем, мне кажется, что опасность невелика. Мы придем в себя на… Господи, я даже не удосужился посмотреть, по каким из оккупированных Бродягами планет течет Тетис. Первая, наверно, Тай-Цзин?

– Никак нет, сэр, – отозвался Грегориус, рассматривая выданную компьютером распечатку карты звездного неба. Толстый палец сержанта уперся в точку за пределами территории Ордена. – Хеврон. Еврейская планета.

– Хеврон так Хеврон. Занимайте места. Увидимся в следующем году в Новом Иерусалиме.

– В следующем году, сэр? – переспросил стрелок Реттиг, бросив взгляд на карту перед тем, как скользнуть в реаниматор.

– Я

слышал эту поговорку от своих друзей-евреев. – Де Сойя усмехнулся. – Понятия не имею, что она означает.

– Я и не знал, что на территории Ордена еще остались евреи, – проговорил капрал Ки. – Мне казалось, они все торчат на Окраине.

Де Сойя покачал головой:

– Когда-то я учился в семинарии и попутно посещал занятия в университете. Там мне приходилось сталкиваться с крещеными евреями. На Хевроне, капрал, вы увидите евреев собственными глазами. Не забудьте пристегнуть ремни.

Очнувшись, капитан мгновенно понял: что-то случилось, что-то не так. В молодые годы Федерико де Сойя не раз напивался в компании сверстников-семинаристов и однажды, после очередной гулянки, проснулся на чужой кровати – слава Богу, в одиночестве, но на чужой кровати в отдаленном квартале, не имея ни малейшего представления о том, как и с кем попал туда. Сейчас ощущения были похожими.

Де Сойя открыл глаза, ожидая увидеть реаниматоры в тесной каютке «Рафаила», потянул носом, рассчитывая уловить запахи озона и мужского пота; тело невольно напряглось, привычно приспосабливаясь к невесомости… Капитан обнаружил, что лежит на широкой кровати посреди прелестной комнатки, а сила тяжести почти не отличается от стандартной. На стенах висели иконы – Дева Мария, распятый Христос с возведенными горе очами – и картина, изображавшая муки святого Павла. Сквозь шторы в комнату сочился солнечный свет.

Обстановка, как ни странно, показалась де Сойе смутно знакомой, как и круглое лицо низенького священника, который принес ему бульон и стал кормить, одновременно рассуждая о всяких пустяках. Наконец в мозгу де Сойи словно что-то щелкнуло. Отец Баджо, священник-реаниматор, с которым капитан расстался в Ватиканских Садах и которого никак не ожидал встретить снова. Пригубив бульон, де Сойя бросил взгляд на бледно-голубое небо за окном. Пасем. Он попытался вспомнить, каким образом очутился на планете, но на память пришел только разговор с гвардейцами, долгий разгон в гравитационном колодце Безбрежного Моря и смерть в момент прыжка.

– Как?.. – выдавил де Сойя, хватая священника за рукав. – Как?.. Почему?..

– Успокойся, сын мой, – отозвался отец Баджо, – успокойся. Ты все узнаешь в свое время, а пока отдыхай.

Убаюканный приятным голосом и солнечным светом, надышавшийся кислорода, которым был насыщен воздух в комнате, де Сойя закрыл глаза и тут же заснул. Ему снились зловещие сны.

К полудню, когда отец Баджо вновь принес чашку с бульоном, де Сойе стало ясно, что добродушный священник не хочет отвечать на его вопросы. Не удалось узнать ни как он попал на Пасем, ни где Грегориус и остальные, ни почему нельзя об этом говорить. «Скоро придет отец Фаррелл», – сообщил Баджо с таким видом, словно эта фраза все объясняла. Де Сойя смирился; принял душ, оделся и стал ждать, пытаясь привести в порядок мысли.

Отец Фаррелл прибыл во второй половине дня. Высокий, худощавый, аскетичного вида прелат оказался (как не замедлило выясниться и слегка удивило де Сойю) командором Легионеров Христа. Голос у него был тихий, но суровый, а серые глаза отливали ледяным блеском.

– Ваше недоумение вполне оправданно, – сказал Фаррелл. – Вдобавок вы наверняка чувствуете себя не в своей тарелке, как то обычно бывает с воскрешенными…

– Святой отец, побочные эффекты воскрешения для меня не новость. – Де Сойя криво усмехнулся. – А вот насчет недоумения вы заметили правильно. Как я очутился на Пасеме? Что произошло на орбите Хеврона? И где мои люди?