Enigma
Шрифт:
О да, мой больной на голову отец был жутким лицемером. Это так мило с его стороны – жертвовать миллионы долларов на защиту природы, производить биотопливо, тем самым имитируя бурную деятельность на благо всего человечества. Есть только одно маленькое «но» – одному Богу известно, какую игру с человеческими жизнями затеял Руфус в своей секретной лаборатории, где я провел несколько лет.
Я давно перестал быть «подопытным кроликом», но мой ненормальный папаша сделал все, чтобы я продолжал решать его головоломки, находясь на грани между жизнью и смертью, даже после того, как его тело превратилось в прах.
Еще одним лицемерным поступком
Со дня операции, он больше никогда не называл меня сыном.
И сейчас, когда я стою у мраморной плиты, под которой лежат стертые в пыль его кости и плоть, я… все равно борюсь с обжигающим комом, вставшим поперек горла, и жутким эхом, бьющим по напряженным нервам «твой отец мертв».
Твоего Создателя больше нет.
Завтрашнего дня для меня теперь – не существует. И даже мой мозг, способный изучить любой новый язык за три часа, не способен пока осознать, что теперь произойдет со мной.
Я говорю «осознать», потому что это действительно так. «Осознать» и «знать», чувствуете разницу? Я знаю, что я умру. Счет идет не на годы, а на месяцы. Судя по несложным расчетам, без крошечных серебряных таблеток я проживу еще десять месяцев, двадцать один день, пятнадцать часов, две минуты, и тридцать семь секунд… секундой меньше, секундой больше. Допустим, благодаря периодическому всплеску адреналина, допамина, дофамина и других гормонов в крови, мне удастся увеличить срок своей жизни на месяц, может на два. Таблетки вызывают внутри особое состояние, мощный гормональный всплеск, позволяющий сначала сбросить ежесекундное напряжение в голове, а потом простимулировать работу мозга. Если быть кратким, встроенный отцом чип внутри меня – это инородное тело, и срок его приживаемости составляет около тридцати лет… и, если это дурацкое изобретение Руфуса не приживется, я буду долго и мучительно «разваливаться». В лучшем случае – медленно сходить с ума, в худшем – резко вернусь на тот уровень развития, какой имел на момент операции.
Я знаю, что я умру. Теперь и вы это знаете. И вы можете закрыть этот дневник, потому что вряд ли захотите читать историю, изначально зная, что главный герой подохнет на последней странице.
Но я не могу осознать факт своей скорой смерти. Как и любому человеку, мне не чужды первородные инстинкты, вбитые под кожу, прописанные в генах, заложенные в информационное поле, которое помещено в мое тело, что все называют «душой». И во мне, как и в любом из вас, до последнего вдоха будет жить самый важный инстинкт, который каждый человек чувствует еще до рождения, до того, как он выйдет из теплой материнской утробы в грешный и страшный,
И поэтому, если вы все еще думаете, что я буду считать дни до своей смерти, вы очень сильно заблуждаетесь. Не скажу, что я буду бороться. Я буду идти к своей цели, выполнять программу спасения, запущенную мозгом. И пока я не знаю способ, как победить свою смерть, и до конца не верю, благодаря вышеупомянутому инстинкту, что умру без таблеток, но, по крайней мере, у меня есть план, который непременно приведет меня к главной цели.
К сожалению, «ключ» к моему выживанию, находится не у меня. Он находится у нее.
Лучше бы я стер ее из памяти. Лучше бы не знал, что для меня еще есть выход и считал бы дни до момента остановки сердца. Это было бы человечно по отношению к ней, но благо, что я скептично отношусь к человеческим страданиям и разбитым женским сердцам. Она переживет небольшую игру, в которую я собираюсь с ней сыграть. В итоге, каждый из нас получит то, что хочет: она – свободу, а я – жизнь.
Неприятен лишь тот факт, что я пока не знаю правил игры, потому что установил их не я, а мой покойный отец, за полчаса до смерти вышедший из комы. Врачи сказали, что он был не в себе, его пульс зашкаливал, и все, что он едва слышно произнес, разобрали с трудом:
«Найди Энигму. Позаботься о ней. Защити ее. Она – особенная. Она – ключ к тому, что тебе нужно».
А потом Руфус просто шептал мое и ее настоящее имя. Макколэй и Кэндис. Кэндис и Макколэй. До тех пор, пока его сердце не остановилось.
Если бы это все не записали на видео, я бы не поверил.
Как это понимать? Предсмертный бред сумасшедшего или больное желание защитить свою ненаглядную лжедочку? Потому что я пока понятия не имею, как эта девчонка может быть мне полезна. Девчонка, которую мой отец воспитал, как родную дочь, в то время как ко мне относился, как к лабораторной крысе.
Я знаю, вам пока непросто понять, чем таким я «болен», учитывая то, что к середине двадцать первого века, лекарства от всех болезней современности стали доступны всем участникам Элиты. Изготовление вакцины – это всегда вопрос времени и денег. Все в нашем мире вопрос времени и денег.
И если сейчас, хоть от одного из вас, я бы услышал такие слова, как «любовь», «дружба», «привязанность», «уважение», «поддержка», я бы рассмеялся вам в лицо.
Родная мать меня бросила. Женщина, которая долгое время не могла родить, и наконец родила ребенка, оставила меня. Еще есть вопросы? Она бросила меня.
Потому что я был другим.
Неправильным. Уродливым. Мешающим. Я был таким сыном, которого нельзя привести в Элитное общество и с широкой, гордой улыбкой произнести «наш умный мальчик». Для нее я был тем сыном, которого она запирала в комнате с няней, которая естественно меня боялась, пока она пила чай в приемном зале нашего семейного особняка с дюжиной фальшивых подружек. И даже тогда, когда благодаря эксперименту отца, пресловутой операции на мозг, я начал меняться, и в перспективе мог бы стать «сыном ее мечты» она не подарила мне ни одной нежной улыбки, ни одного ласкового слова. В те дни, мой внутренний циник еще крепко спал, и, честно говоря, я хотел не так уж многого: чтобы мной гордились.