Enigma

Мейер Лана

– Я не позволю тебе ставить эксперименты над моей мамой, ублюдок, – сжимая вспотевшие руки в кулаки, выпаливаю я, хоть и понимаю, что Мак предлагает мне совсем другое. Если есть хоть один шанс, что мама станет прежней, то я не могу не согласиться… но только какой ценой?

– Правило первое: свой грязный язык прибереги для секса, – через мгновение, я чувствую его железную хватку на своем предплечье, а слова Мака, сказанные чувственным полушепотом, заставляют мое сердце пропустить удар.

– У нас с тобой больше никогда и ничего не будет, – огрызаюсь я, пытаясь отстраниться. Сжимаю его руку, стараясь убрать ее со своей, но это все равно, что пытаться сдвинуть плиту из титана. В итоге, от лишних

телодвижений, мои волосы расплетаются и падают на плечи, и я замечаю, как его взгляд скользит вниз – впервые за все время нашего разговора. Мне кажется, что мое тело покрывается ожогами в тех местах, где коснулся его взгляд. Я буквально вижу, как за ледяной коркой его глаз, зарождаются искры, которые он умеет сдерживать, и мастерски контролировать в себе все, включая желание к женщине. Человеческая природа всегда находится под контролем его разума, что я не могу сказать о себе… Жар опоясывает бедра, когда его снисходительный взгляд замирает на ложбинке моей груди, и только сейчас я понимаю, что до сих пор стою перед ним в одном полотенце. Слишком опасно, учитывая то, что произошло между нами в прошлый раз, когда я была обнажена.

– Ты в этом так уверена, Энигма? – с усмешкой противостоит Мак, сжимая мое предплечье еще крепче, и я вновь замираю, находясь во власти его давления.

– Не называй меня так. И я требую, чтобы ты рассказал мне о том, что ты со мной делал. Как ты будешь меня использовать? Как игрушку? Как модель для твоих экспериментальных и самых извращенных обвязок?

– Не задавай лишних вопросов.

– Ты снова поместишь меня в капсулу? – дрожащим шепотом, спрашиваю я, поднимая на него глаза. Что-то в его взгляде меняется, и на мгновение, мне кажется, что я вижу другого мужчину – более живого, настоящего и чувственного. Каким бы я не считала Мака – мизантропом, тираном, или психом, я никогда не узнаю, какой он на самом деле. У этого человека тысячи лиц, которые он скрывает за оболочкой робота.

– Я был зол из-за твоего необдуманного поступка, Энигма. Он доставил мне немало проблем.

– А ты умеешь злиться, да? Ты на это способен, бездушное создание? – по слогам произношу я, тыкая пальцем в несгибаемую грудь. Прямо в область его сердца.

– О, да, – кажется, мне удалось его довести. Челюсти Макколэя вдруг плотно сжались, и мне показалось, что я услышала подобие утробного рыка, выдающего хоть толику его эмоций.

– Так ты и не сказал, что входит в мои обязанности…

– Быть в моем полном распоряжении, Кэндис. Ты будешь полностью свободна, и единственным ограничением твоей свободы буду я.

Звучит как: «Ты будешь полностью свободна. В тюремной камере».

– Ты не оставляешь мне выбора, – качаю головой я, как вдруг происходит то, чего я совершенно не ожидаю. Макколэй резко прижимает меня к себе за талию, на контрасте медленно сжимая ее, упираясь лбом в мой лоб. Наши носы едва соприкасаются, а дыхание переплетается. Непроизвольно приоткрываю рот, потеряв дар речи… он так близко. И почему он так нежен сейчас? Зачем?

– Продолжай, – выдыхает короткий приказ в мои губы Мак, едва касаясь языком нижней. Я настолько парализована переменами в нашем разговоре, что даже сопротивляться не спешу… дура. Идиотка.

– Если есть хоть малейший шанс того, что мама вспомнит меня, то у меня нет выбора. Но… если я не буду видеть никаких улучшений… – я начинаю заикаться, пытаясь укрыться от его взгляда.

– Пять месяцев. До твоего двадцать первого дня рождения. Если не увидишь результатов, то ты свободна. Я готов услышать твой ответ, Энигма, – он собирает волосы на моем затылке в кулак, и отводит голову в сторону, требовательно заглядывая прямо в глаза. В душу, мать его.

Но в его действиях нет грубости. Только непоколебимая,

размеренная сила, которую я впитываю, словно губка.

И это так странно. Ни холодности, ни жестокости во взгляде космически зеленых глаз. Что-то другое, едва уловимое. Неподдельный интерес, и одержимость… но словно одержимость не мной, а чем-то… связанным со мной.

– Это что, договор? Контракт? Что будет, после того, как я скажу «да»? – чувствую себя так, словно дьявол прижал меня к стенке и требует заключить с ним сделку. Неравноправную сделку.

– Скажи «да» и узнаешь. Если говорить кратко: ты будешь моей «Энигмой», – чувственно шепчет он, и, вдыхая полной грудью, я ощущаю, как запах его тела кружит мне голову.

Мне не нужны были причины на то, чтобы ненавидеть его сильнее.

– Какой еще «Энигмой»? Я просила не называть меня так. Мне кажется ты сам не здоров, Карлайл, – даю отпор я, пытаясь вырваться из его рук, но тон нашей беседы вновь мгновенно меняется. Реакция Макколэя на последнее слово, не на шутку пугает меня, словно я попала в точку – зеленые глаза сужаются в змеином прищуре. Судорожно сглатываю, прекрасно понимая, что от Карлайла можно ожидать чего угодно. И мне никогда не предугадать его действий. Но я попробую переиграть его. Может быть, однажды. – И нет никаких гарантий, что ты спасешь ее…

– И выбора у тебя тоже нет, Энигма. Тебе лучше согласиться. Потому что другой вариант нашего «сотрудничества» тебе не понравится, – теплая ладонь Карлайла плотным кольцом обвивает горло. Не душит. Но сжимает крепко, на мгновение его губы кривит хищный оскал, внушающий мне очередную порцию парализующего ужаса. Я хочу ответить, вырваться, сделать что угодно, но не могу. Второй рукой Макколэй обхватывает деревянный столб кровати, и я слышу короткий щелчок, после которого предмет мебели приобретает совсем другие очертания. В пустом пространстве на каждой стороне проявляются тонкие лучи из зеленоватого цвета, издающие тихий ультразвук и представляющие собой прозрачные стены из тока. Моя кровать превращается в одну из его капсул… но не из стекла, а из голографических стен.

Я не дура. Намек поняла.

– Не заставляй меня делать то, чего я не хочу, Кэндис. Поверь, если бы я хотел сделать тебе больно, я бы залез к тебе в голову. В прямом смысле. Но мои способы куда гуманнее, чем… хм, у некоторых.

Что он имеет в виду?

– И если ты хочешь ответов, Кэндис, то я скажу. Открою тебе правду. Открою тебе глаза на себя. Я выполняю просьбу отца, уделяя тебе так много внимания. И, несмотря на то, что я достал тебя и твою мать из Богом забытой дыры, что я вижу? Все те же пугливые глаза, что и пять лет назад. Давай, проясним, малыш. То, что ты надумала в детстве обо мне, и какой образ нарисовала – лишь отображение твоих страхов, которые ты спроецировала на меня. Да, я был не лучшим «братом», да и закрывал в библиотеке, чтобы не путалась под ногами и не раздражала. И выгнал тебя тогда, потому что раздражала, и вечно лезла не в свое дело. Я такой. Меня вообще бесят люди, Кэндис. Окружение. Суета. Родственники и все эти привязанности. Я не люблю все это. Поэтому, принцесса, – приподнимает бровь, будто надсмехаясь надо мной. – Ты и не увидела в моих глазах радости, когда впервые переступила порог этого дома. Отбрось свои предрассудки. Научись видеть во вселенной истину, а не только свое отражение. И, может быть, тогда, ты получишь то, что так сильно хочешь, – на последнем предложении он снова переходит на этот бархатистый шепот, заставляющий мои губы дрожать от таких эмоциональных перепадов и нервного напряжения.