Энн в Инглсайде
Шрифт:
Глава двадцать седьмая
— А я знаю секрет… а ты не знаешь… а ты не знаешь… а ты не знаешь, — напевала Дови Джонсон, раскачиваясь на цыпочках на самом краю причала.
Наступил черед Нэнни попасть в хронику чрезвычайных событий в Инглсайде. И Нэнни до конца своих дней будет краснеть при воспоминании о том, какой она была доверчивой дурой.
Нэнни с трепетом смотрела, как качается Дови — вот-вот упадет! — но одновременно это зрелище ее захватывало. Она была уверена, что когда-нибудь Дови та-ки упадет — и
Все, что делала Дови — или о чем она рассказывала, хотя это, наверное, было не одно и то же, — захватывало Нэнни. Ей, воспитанной в Инглсайде, где никто никогда не говорил неправды, не приходило в голову усомниться в словах Дови. Дови было одиннадцать лет, она всю жизнь жила в Шарлоттауне, и знала, и видела гораздо больше, чем Нэнни, которой было только восемь. Дови утверждала, что только жители Шарлоттау-на знают жизнь. А что можно знать, живя в этой дыре Глен Сент-Мэри?
Дови приехала на каникулы в Глен к своей тете Элле, и они с Нэнни очень подружились, несмотря на разницу в возрасте. Может быть, потому, что Нэнни признавала превосходство Дови, считая ее почти что взрослой, и восхищалась ею, как мы всегда восхищаемся совершенством — или тем, что мы принимаем за совершенство. А Дови нравилось, что вокруг нее, как вокруг солнца, вращается маленькая, исполненная обожания планета.
— Нэнни — неплохая девчонка, — сказала она своей тете Элле, — только чересчур слабохарактерная.
Внимательный взор взрослых обитателей Инглсайда не обнаружил в Дови ничего предосудительного, не считая того, что ее мать была в родстве с Пайнами из Эвонли. В общем, они не препятствовали дружбе Нэнни с Дови, хотя мисс Бейкер с самого начала испытывала недоверие к зеленым, как крыжовник, глазам Дови с белесыми ресницами. Но сформулировать своих возражений она не могла: Дови была воспитанной девочкой, всегда чистенько одета и не болтала без умолку, как некоторые. Когда начнется учебный год, Дови уедет домой, так что не стоило уж чересчур придирчиво приглядываться к ней.
Нэнни проводила очень много времени с Дови на пристани, где почти всегда стоял на якоре корабль со спущенными парусами, и в это лето Долина Радуги ее почти не видела. Другим детям Блайтов Дови не очень нравилась. Она как-то довольно зло разыграла Уолтера, чем вызвала гнев Дианы, которая сказала ей «пару теплых слов». Дови вообще любила устраивать розыгрыши. Наверное, поэтому другие деревенские девочки не стремились с ней дружить.
— Какой секрет, скажи! — просила Нэнни. Но Дови только хитро подмигнула и заявила, что ей еще рано знать такие секреты. Нэнни еще больше заело любопытство.
— Ну, Дови, ну скажи!
— Не могу. Мне самой это по секрету рассказала тетя Кейт, а она уже умерла. Теперь я — единственный человек на свете, который про это знает. Я ей обещала, что никому не скажу. А ты обязательно не удержишься и разболтаешь.
— Не разболтаю, честное слово, не разболтаю!
— Говорят, вы в Инглсайде все друг другу рассказываете. Сьюзен
— Нет, не выманит! Я много чего знаю, о чем никогда не говорила Сьюзен. Я тебе тоже расскажу секрет, если ты расскажешь мне свой.
— Зачем мне секреты маленькой девочки?
Как это обидно! Нэнни считала, что знает замечательные секреты… про дикую вишню, которую она нашла в полном цвету в еловом лесочке позади сарая мистера Тейлора… про крошечную белую фею, которая ей привиделась на листе водяной лилии в пруду… про приснившийся ей парусник, который привела в гавань на буксире из серебряных цепей упряжка белых лебедей… Да мало ли чего еще! Нэнни обожала свои прекрасные волшебные секреты, и потом, подумав, решила, что хорошо сделала, не рассказав их Дови.
Но что же такое знает подружка про нее, чего она сама не знает? Любопытство зудело, как комар.
На следующий день Дови опять заговорила про секрет:
— Знаешь, Нэнни, я подумала и решила, что, пожалуй, надо тебе его рассказать — ведь он касается тебя. Наверное, тетя Кейт не имела тебя в виду, когда велела мне никому его не рассказывать. Вот что: я тебе расскажу этот секрет, если ты отдашь мне своего фарфорового оленя.
— Нет, Дови, это невозможно. Этого оленя мне подарила на день рождения Сьюзен. Она страшно обидится.
— Ну и пожалуйста. Если тебе олень дороже секрета, пусть остается у тебя. Мне все равно. Я вообще не люблю рассказывать секреты: мне нравится знать то, чего не знают другие. Это придает мне значение в собственных глазах. В воскресенье я погляжу на тебя в церкви и подумаю: «Если бы ты только знала о себе то, что знаю я, Нэнни Блайт!» Вот будет весело!
— А это хороший секрет?
— Он очень романтичный… вроде того, о чем пишут в книжках. Но какая разница? Ты же не хочешь его узнать.
К этому времени Нэнни просто умирала от любопытства. Надо узнать таинственный секрет во что бы то ни стало! Вдруг ее осенило:
— Дови, я не могу отдать тебе оленя, но если ты расскажешь мне секрет, я отдам тебе свой красный зонтик.
Зеленые глаза загорелись: зонтик был предметом жгучей зависти.
— Тот самый красный зонтик, который тебе на прошлой неделе мама привезла из города?
Нэнни кивнула. Она тяжело дышала. Может, теперь Дови расскажет секрет?
— А твоя мама позволит его отдать? — спросила та. Нэнни опять кивнула, хотя с некоторым сомнением.
Она не была полностью уверена, что мама не будет возражать.
Дови почувствовала это сомнение.
— Вот когда принесешь зонтик, тогда и скажу, — твердо сказала она. — Не будет зонтика — не будет и секрета.
— Завтра принесу, — торопливо пообещала Нэнни. Все что угодно — лишь бы узнать секрет.
— Ну, ладно, я подумаю, — протянула Дови. — Но ты не очень-то надейся. Может, я все равно не расскажу. Мала ты еще — я уж сколько раз тебе это говорила.
— Но за эти дни я выросла, — взмолилась Нэнни. — Слушай, Дови, не вредничай!