Энни из Эвонли
Шрифт:
Сам мистер Харрисон был выбрит до синевы, а те немногие волосы, которыми он располагал, были аккуратно подстрижены.
– Садитесь, Энни, присаживайтесь, – обратился к Энни мистер Харрисон тоном, мало отличавшимся от того, каким в Эвонли говорят на похоронах. – Эмили уехала с Рэйчел Линд в Кармоди, она уже заключила с Рэйчел Линд дружбу на всю жизнь. Это удивительно, они же совсем разные. всё, Эвонли, моим счастливым денькам пришел конец, полный. Теперь я обречен на эту чистоту и прибранность до конца моей земной жизни, я полагаю.
Мистер Харрисон делал все, чтобы его речь звучала как можно печальнее, но непреоборимый огонек в глазах выдавал его.
– Мистер Харрисон, вы же рады, что ваша жена вернулась, – воскликнула Энни, грозя ему пальцем. Не надо притворяться, будто вы не рады, это же невооруженным глазом видно.
Мистер Харрисон с облегчением улыбнулся глуповатой улыбкой.
– Ладно… Хорошо… Я начинаю привыкать, – уступил он. – Я не могу сказать, что мне неприятно было увидеть Эмили. Мужчине в таком обществе, как в этой деревне, нужна какая-то защита, а то ему
– Никто бы вас не подозревал, что вы ходите к Изабелле Эндрюс, если бы вы не выдавали себя за холостяка, – сурово выговорила ему Энни.
– Да ничего я не выдавал. Если бы меня кто спросил, женат ли я, я бы ответил, что да. Но это приняли за само собой разумеющееся. А самому мне совсем не хотелось говорить об этом, мне это было и без того неприятно. Представляю, что стала бы говорить миссис Рэйчел Линд, если бы узнала, что жена бросила меня. Скажете, нет?
– Но некоторые говорят, что вы бросили ее.
– Она всё начала, Энни, она всё начала. Я вам всё расскажу, потому что я не хочу, чтобы вы думали обо мне хуже, чем я заслуживаю. И об Эмили тоже. Но пойдемте выйдем на веранду. Всё так ужасно прибрано здесь, что мне немного не по себе. Надеюсь, через некоторое время я привыкну к этому, а пока мне легче смотреть во двор. У Эмили пока что не было времени прибрать его.
Как только они удобно устроились на веранде, мистер Харрисон начал рассказ о своих горестях.
– Прежде чем приехать сюда, я жил в Скоттсфорде, это в Нью-Брунсвике, Энни. У меня был дом, а занималась им моя сестра, и мне всё нравилось. Она была разумно аккуратная женщина, меня не трогала и, как говорила Эмили, тем самым испортила меня. Но три года назад сестра умерла. И, прежде чем умереть, она забеспокоилась, что же будет со мной, и в конце концов добилась, что я пообещал ей жениться. Она порекомендовала мне взять Эмили Скотт, потому что, мол, у Эмили есть деньги и она образцовая хозяйка. Я ей говорю, что, дескать, Эмили Скотт и не посмотрит на меня. «Ты сделай ей предложение и увидишь», – говорит сестра. Чтобы не расстраивать ее, я пообещал, а там и сделал предложение. И Эмили согласилась. Никогда у меня в жизни не было таких сюрпризов, Энни. Хорошенькая, симпатичная женщина и я, пожилой человек. Говорю вам, я вначале думал, что мне повезло. Ну, мы поженились, поехали в небольшое свадебное путешествие на пару недель, а потом возвратились домой. Домой мы приехали в десять вечера, и я клянусь, Энни, что через полчаса эта женщина взялась за уборку. Ну да, я знаю, вы думаете, что мой дом требовал уборки. У вас это на лице написано, напечатано прямо. Так нет же, там было вполне прилично. Конечно, холостяк он и есть холостяк, но ко мне приходила женщина и убирала до самой женитьбы. Там всё было и покрашено, и подремонтировано. Я вам скажу, что если взять Эмили в только что отстроенный беломраморный дворец, она начнет там приборку, как только отыщет какое-нибудь старое платье. Да, и до часа она наводила порядок, а потом в четыре встала и продолжила. И так все время, сколько я ее видел, столько она этим и занималась. Мела, терла, скребла, мыла каждый день, кроме воскресенья. А в воскресенье она ждала понедельника, чтобы начать все снова. У нее это было вроде развлечения. Я со временем примирился бы с этим, когда бы она оставила самого меня в покое. Но если бы она меня оставила! Она взялась и за меня, стала меня переделывать. Ладно, если бы я был молодой. И началось. Мне не разрешалось входить в дом, пока я не снимал у дверей ботинки и не влезал в тапочки. Чтобы выкурить трубку, я должен был идти в сарай. И грамматика у меня была не та. Эмили когда-то была школьной учительницей, и так в душе и осталась. Потом ей стало не нравиться, что я ем с ножа. Вот так и шло, вечно то не так, то это. Если честно сказать, Энни, я был тоже хорош, сварливый. Я не пытался исправиться, а раздражался и спорил с ней, когда она находила что-то не так. Однажды я ей сказал, что, мол, она не обратила внимания на мою грамматику, когда я ей делал предложение. Конечно, это не сверхтактично было с моей стороны. Женщина скорее простит мужчину, если он ударит ее, чем если он намекнет, что она очень хотела получить его. Да, ну и мы вот так всё ссорились и ссорились, радости мало, но мы притерлись бы друг к другу через некоторое время, если бы не попугай. Он оказался, что называется, камнем преткновения. Эмили не любила попугаев, и она терпеть не могла слышать, как он все время ругается. А я привязался к попугаю, потому что он был моего брата, моряка. В детстве он был моим любимчиком, и он послал мне Рыжего перед смертью. Мне-то было все равно, ругается он или нет. Для меня нет ничего хуже, когда человек ругается и богохульствует, а попугай что с него взять? Он ведь только повторяет и ничего не понимает, все равно что я китайский. Так что к нему можно было бы относиться со снисхождением. Но Эмили судила по-своему. Женщины нелогичны. Она пыталась отучить Рыжего от ругани, но добилась не больше, чем когда пыталась отучить меня говорить «видал», «ихние». Вроде как чем больше она старалась, тем хуже Рыжий вел себя. Как я.
Он сделал передышку и продолжил:
– Вот так и шло, оба мы становились все ершистее. И наконец мы достигли потолка. Как-то Эмили пригласила на чай нашего священника с женой, а у них в гостях был еще один священник с женой. Я пообещал посадить Рыжего куда-нибудь подальше, на безопасное расстояние, где его никто не услышал бы. И Эмили не надо будет трогать его клетку десятифутовой палкой. Я сказал, что сделаю.
Мистер Харрисон вздохнул и стал рассказывать дальше:
– Я разозлился, Энни, и сказал себе, что она может жить там до второго пришествия, если ждет от меня этого, и твердо остался при этом решении. Я собрал ее вещи и отослал вслед ей. И пошли разговоры, и пошли. А наш Скоттсфорд насчет сплетен почти такой же гадкий, как Эвонли, и каждый симпатизировал Эмили. Я от этого стал еще больше злой и раздражительный и понял, что надо сматываться, иначе мне не будет там покоя. И я решил приехать на этот остров. Я бывал тут в детстве, и мне здесь понравилось. А Эмили все время говорила, что не станет жить в таком месте, где люди боятся ходить после темноты из-за страха куда-нибудь свалиться. Вот я и решил сделать наоборот и приехал сюда. Я и слова не слышал об Эмили, пока в субботу не пришел с поля и не увидел, что она тут вовсю моет пол. И с тех пор, как она ушла от меня, я впервые прилично пообедал, обед меня уже ждал на столе. Она сказала мне, чтобы я поел, а потом поговорим. Я из этого понял, что Эмили кое-что узнала, как обращаться с мужчиной. И вот она здесь и собирается остаться, учитывая, что Рыжий умер, а остров больше, чем она думала. Так, вон они с миссис Линд едут. Нет, не уходите, Энни. Останьтесь и познакомьтесь с Эмили. Она заметила вас в субботу и хочет знать, что это за симпатичная рыженькая девочка живет в доме по соседству…
Миссис Харрисон радушной улыбкой поприветствовала Энни и настояла на том, чтобы она осталась на чай.
– Джеймс всё мне тут рассказывал про вас, как вы добры были к нему, делали пироги и прочее, сказала она. Я хочу познакомиться со всеми моими новыми соседями как можно скорее. Миссис Линд приятная женщина, правда?
– Такая любезная.
Когда Энни очаровательным июньским вечером направилась домой, миссис Харрисон пошла проводить ее. Светлячки начали зажигать уже свои лампы-звездочки.
– Я полагаю, доверительным тоном заговорила миссис Харрисон, мистер Харрисон рассказал вам нашу историю?
– Да.
– Тогда мне нет необходимости рассказывать ее, потому что Джеймс человек справедливый, он не станет рассказывать неправды. Вина была не целиком на его стороне. Теперь я это понимаю. Я и часу не пробыла в своем доме, как пожалела о своей торопливости, но переделывать не стала. Я вижу, что слишком много требовала от человека. Ну разве не глупость требовать от него хорошей грамматики? Не имеет значения, что мужчина неправильно говорит, если он умеет работать и зарабатывать и не ходит по кухне и не проверяет, сколько ты сахару истратила за неделю. Я чувствую, что мы с Джеймсом на сей раз будем счастливы. Я хотела бы знать, кто этот «наблюдатель», мне хочется поблагодарить его. У меня долг перед ним.
Энни предпочла смолчать, и миссис Харрисон никогда не узнала, что ее благодарность достигла своего назначения. Энни была сильно удивлена относительно далеко идущих последствий тех глупых «заметок». Они вернули мужа жене и создали репутацию пророку.
Миссис Линд сидела на кухне в Зеленых Крышах и занималась тем, что пересказывала историю о Харрисонах Марилле.
– Ну и как тебе понравилась миссис Харрисон? – обратилась она к Энни.
– Очень. Какая прелестная женщина.
– Это абсолютно точно, – выразительным тоном произнесла миссис Рэйчел. – Я вот тут говорю Марилле, что все странности мистера Харрисона объяснялись ее отсутствием и что мы должны сделать всё, чтобы она чувствовала себя здесь как дома, вот. Ну ладно, мне пора. Томас будет скучать без меня. Я выскочила на немного, потому что пришла Элиза и ему в эти последние несколько дней много лучше. Но я все-таки не люблю подолгу отсутствовать. Я слышала, Гилберт Блайд оставил учительство в Белых Песках. Осенью он собирается в колледж, я думаю.
Миссис Рэйчел пристально посмотрела на Энни, но Энни нагнулась над сонным Дэви, который сидел на софе и клевал носом, так что на лице Энни ничего прочесть ей не удалось. Она взяла Дэви на руки, прижав его светлую кудрявую головку к своей щеке. Когда она поднималась по лестнице, Дэви высвободил руку и обнял ею Энни за шею, дружески похлопал Энни по плечу и поцеловал.
– Ты жутко хорошая, Энни. Милти Бултер написал на своей доске сегодня стихи и показал их Дженни Слоун: