Энни с острова принца Эдуарда
Шрифт:
В мгновение ока Энни покраснела от негодования. Но потом она вдруг рассмеялась, подумав, что должна быть выше досужих домыслов и сплетен миссис Боултер.
– Конечно нет, Дэви! Я ведь еду, чтобы учиться, расти и познавать мир!
– А что в нем вас интересует?
Туфли и корабли,Печати, капуста и короли, —пропела Энни.
– Но если бы вы все ж таки вознамерились поймать мужчину, как бы вы повели себя? Пожалуйста, скажите, мне так хочется это знать! – продолжал допытываться Дэви, для которого, очевидно, эта тема представляла особый интерес.
– Лучше спросить о подобных вещах миссис Боултер, – усмехнулась Энни. – Думаю, она более… сведуща, нежели
– Ну и спрошу, как только увижу ее в следующий раз! – заявил маленький упрямец.
– Только попробуй, Дэви! – спохватилась Энни, осознав свою ошибку.
– Но ведь вы сами посоветовали, – обиженно молвил мальчик.
– Кое-кому уже пора спать! – заявила Энни, резко меняя тему разговора…
После того, как Дэви был уложен в постель, Энни отправилась на Остров Виктории и долго сидела там одна, в лунном сиянии, слушая, как смеется ручей, и веселый ветерок вторит ему. Энни всегда любила этот ручеек. Сколько мечтаний отразилось в его водах в минувшие дни! Внимая дуэту ручья и ветра, Энни забыла обо всем: о своих поклонниках, о соседских домыслах и сплетнях, да и вообще о многочисленных проблемах своего девичьего существования. В воображении она пересекала дальние моря, омывающие легендарные, затерянные острова, Атлантиду и Елисейские поля… Мимо них путеводная звезда вела ее в Страну Сбывшейся Мечты. Грезы были прекраснее самой реальности, ибо все хорошее когда-нибудь кончается, а мечта остается с нами всегда.
Глава 2. Осенние гирлянды
Следующая неделя пролетела быстро, вся заполненная тысячью дел, которые, как считала Энни, непременно нужно было переделать до отъезда. Она нанесла прощальные визиты и приняла гостей. Прощание с теми, кто симпатизировал ей и возлагал на нее надежды, приятно тронуло девушку. Но нашлись и такие, кто считал, что Энни чересчур возгордилась, и сочли своим долгом слегка сбить спесь с этой студенточки.
Общество АВИС в честь отбывающих на учебу Энни и Гильберта устроило вечеринку дома у Джоси Пай. Место всеобщего сбора выбрали, исходя из двух соображений. Во-первых, дом мистера Пая вполне подходил для данной цели, так как был достаточно большим и удобным. Во-вторых, девочки Пай отнюдь не повели бы себя как паиньки, если бы их предложение отвергли. Вечер прошел приятно, поскольку девочки Пай оказались весьма гостеприимными; они ничего такого не сказали и не сделали, чтобы испортить кому-нибудь настроение. Понятно, что здесь они действовали вразрез со своими привычками…
Джоси Пай даже проявила некоторое дружелюбие по отношению к Энни. Она снисходительно заметила:
– Это новое платье довольно сносно сидит на вас, Энни! В самом деле, в нем вы почти хорошенькая!
– Как мило, что вы это подметили, – ответила Энни. Глаза ее сияли. Хорошо, что у нее развилось чувство юмора! Те слова, которые больно ранили Энни, когда ей было четырнадцать, теперь попросту забавляли ее. Джоси заподозрила, что в этих веселых глазах притаилась насмешка. Но она ограничилась лишь тем, что тихо сказала Джерти, когда они с последней спускались вниз по лестнице:
– С этим отъездом Энни Ширли в колледж – еще будет много шума из ничего. Вот увидишь, дорогая!
Наряду с ветреной молодежью, тусовку посетили ветераны. Собирались только «сливки общества». Здесь можно было встретить следующих лиц: Диану Берри, розовощекую, с милыми ямочками, как всегда, в сопровождении верного Фреда; Джейн Эндрюс, опрятную, благоразумную и… скучноватую; Руби Джиллис, потрясно выглядевшую в шелковой кремовой блузке и с красным цветком герани в золотых волосах; Гильберта Блифа и Чарли Слоана, старавшихся держаться поближе к Энни, которая, впрочем, все время ускользала от них; Кэрри Слоан, бледную и безучастную ко всему, поскольку, как выяснилось, ее отец не позволил Оливеру Кимбэлу к ним захаживать; Муди-Спургеона МакФерсона, чьи круглая физиономия и уши странной формы ничуть не изменились; Билли Эндрюса, просидевшего в углу весь вечер, ухмылявшегося всякий раз, как только кто-нибудь с ним заговаривал, и с гримаской удовольствия на крупном, веснушчатом лице провожавшего глазами Энни Ширли.
Энни давно знала о готовящейся вечеринке. Но разве она могла предположить, что к ней и Гильберту – основателям общества – обратятся с благодарственными речами; им даже сделали памятные подарки: Энни презентовали томик сонетов Шекспира, а Гильберту – дорогую авторучку. Когда Муди-Спургеон произносил прекрасные
В общем и целом, тусовка Энни очень понравилась, за исключением ее конца. Гильберт снова порывался сказать ей что-то сентиментальное во время ужина на залитой лунным светом веранде. В наказание она осыпала знаками внимания Чарли Слоана и даже позволила последнему проводить ее домой. Однако, девушка обнаружила, что эта месть больше всего ранит ее самое. Гильберт ушел вместе с Руби Джиллис, и Энни услышала, как замирал вдали их звонкий, беззаботный смех, когда они медленно удалялись в темноту тем осенним вечером. Они, очевидно, прекрасно провели время вместе, тогда как ей пришлось скучать наедине с Чарли Слоаном, который безостановочно нес какую-то чепуху, и даже случайно из него невозможно было выудить ни одной ценной мысли. Энни с отсутствующим видом односложно отвечала «да» или «нет» и думала о том, что Руби сегодня необычайно красива, что глаза Чарли выглядят еще более странно при лунном свете, чем при дневном, и что мир, который казался ей в начале вечера таким прекрасным, вдруг потускнел…
– Да я просто устала, – все дело в этом! – попробовала она успокоить себя, когда, наконец, осталась одна в своей комнате. Ей очень хотелось в это верить! Но из какого-то потаенного источника в сердце выплеснулась радость, когда вечером следующего дня Энни увидела Гильберта, шагающего, как обычно, чеканя шаг, через Охотничьи Угодья и по старому бревенчатому мостку через ручей. Итак, после всего того, что произошло, Гильберт все-таки не собирался провести последний перед отъездом вечер вместе с Руби Джиллис.
– Вы выглядите усталой, Энни – заметил он.
– Да, я устала, Гил! Более того, я вне себя от ярости! Чувствую себя усталой оттого, что целый день провозилась с чемоданом, укладывая в него вещи. К тому же, пришлось заниматься шитьем. А тут еще явились с прощальными визитами шесть дам, и каждая норовила сказануть что-нибудь эдакое, чтобы «подсластить» мне жизнь и сделать ее похожей на серое, унылое ноябрьское утро…»
– Злобные, старые кошки! – образно прокомментировал Гильберт.
«В том-то и дело, что нет, – серьезно возразила Энни. – Ведь если б они были такими, я пропустила бы их излияния мимо ушей. Но все они – милые, добрые по-матерински опекающие меня женщины. И любят свою Энни, а я отвечаю им взаимностью. Именно поэтому то, что они говорят или на что намекают, оказывает на меня подобное, порой нежелательное влияние. Они напрямую заявили, что это – сумасшествие ехать в Редмонд и учиться там на бакалавра искусств. Теперь меня мучит комплекс неполноценности… Миссис Питер Слоан вздыхала и говорила, что очень надеется, что я сумею закончить колледж и не подорвать при этом свое здоровье. И вдруг я увидела себя в роли «жертвы науки», в состоянии нервного истощения к концу третьего года обучения. Миссис Эбен Райт заметила, что это должно стоить целое состояние – провести целых четыре года в Редмонде. И мне действительно стало стыдно транжирить деньги Мариллы и мои собственные сбережения на подобные «капризы». Миссис Джаспер Белл выразила пожелание, чтобы колледж не испортил меня так, как портит некоторых людей. И я представила, как к концу четвертого года обучения в Редмонде стану совершенно невыносимым созданием-всезнайкой, взирающей свысока на все и вся в Эвонли. Миссис Элиша Райт сказала, что редмондские девицы, – особенно те, которые живут в Кингспорте, – такие стильные и высокомерные. Понятно, среди них я буду чувствовать себя словно не в своей тарелке. И я представила себя, униженную и оскорбленную деревенскую девчонку, пробирающуюся через классические залы Редмонда в убогой одежонке и сапогах, подбитых медными гвоздями…»
Энни остановилась, смущенно вздыхая. Ее чувствительная натура болезненно воспринимала малейшее неодобрение, пусть даже оно исходило со стороны тех, о ком она была не особо высокого мнения. Энни, чьи амбиции вдруг разом улетучились, напоминала сама себе свечу, которую задули. Жизнь показалась ей пресной и безынтересной.
– Вам не следует никого слушать, – запротестовал Гильберт. – Хотя они и «милые кумушки», но с узкими взглядами на жизнь. Вы и сами это прекрасно знаете! То, что они никогда не делали в жизни, с их точки зрения следует предать анафеме. Вы – первая девушка из Эвонли, стремящаяся получить образование в колледже. А вам известно, что в их глазах все пионеры – почти такие же, как лунатики, то есть «с приветом»…