Энохиан. Крик прошлого
Шрифт:
сила, о которой я раньше и не подозревала. Жаль, что теперь я уже никогда не смогу узнать, каким же на самом деле был мой друг.
Восстанавливая в памяти все прошедшие события, я испытывала сразу несколько чувств.
Облегчение было, пожалуй, самым сильным. Теперь, когда Тим и Джеймс были далеко
отсюда, а о том, что их могли поймать уже после того, как вырубили меня, я думать не
хотела, они были в безопасности. Я не знаю, как дальше сложится их жизнь, но я уверенна, что в
далеко отсюда и со временем смогут стать по-настоящему счастливыми. Так должно быть.
Они это заслужили, верно?
За чувством облегчения шла эгоистичная печаль. Мои друзья хоть и были в безопасности, но
они были далеко. По крайней мере, я на это надеялась, и в то же самое время боялась. Если
они далеко, это означает, что я никогда их больше не увижу. Никогда не буду частью их
жизни. Возможно, для Джеймса и Тима я со временем стану лишь смутным воспоминанием, которое очень редко дает о себе знать. Расскажут ли они когда-нибудь обо мне своим новым
друзьям, любимым девушкам, которых обязательно встретят, или же семье, которую заведут?
Будут ли скучать хотя бы немного? Наверное, подобные мысли были очень глупыми, ведь
совсем недавно я надеялась на то, что Тим забудет обо мне и будет жить спокойной жизнь, которую заслуживал. Но сейчас, лежа в темной камере, я по-настоящему захотела, чтобы они
помнили меня. Чтобы хоть иногда упоминали мое имя. Ведь если хотя бы один человек
помнит о тебе, то это становится доказательством твоего существования. А я отчаянно хотела
существовать хотя бы в чьих-то воспоминаниях.
Печаль медленно перетекала в едва уловимый страх. Страх за свою никчемную жизнь,
которую я добровольно отдала на растерзание санитарам и доктору Оливеру. Мое
нахождение в полностью изолированной бетонной коробке не сулило ничего хорошего. Я
знала, что для меня готовят нечто особенное. Я была участницей побега и убийства, а такого
здесь не прощают. Я знаю, что многие согласились бы на смерть, чем на то, что может
ожидать меня. Но я не боялась умереть. Я лишь боялась быть забытой.
Тем не менее, я сдалась. В удушливом молчании, созерцая тьму, я понимала, что больше не
могу и не хочу бороться. И дело тут было вовсе не в пытках, придуманных врачами или
санитарами. Было что-то еще. Что-то куда более сильное. Что-то более важное. И это «что-
то» преследовало меня всю жизнь, но я не могла понять, как долго эта жизнь длилась.
Казалось, будто я столетиями убегала от чего-то, но разве это было возможно? И было ли это
теперь важно? Возможно, я лишилась тех жалких крох, которые осмелилась бы назвать силой
духа,
настоящей.
У меня был вопрос.
Всего один-единственный вопрос, который я могла задать всего одному человеку, но на
который мне бы никто не ответил. Почему я здесь? Вопрос адресовался моему подсознанию
и мне самой, ведь никто не мешал мне сбежать вместе с Тимом и Джеймсом. Я могла это
сделать. И у меня получилось бы. Но я осталась. Что заставило меня принять такое решение?
Решение, которое казалось таким же естественным, как воздух? Решение, над которым я не
колебалась ни секунды.
Был ли это страх? Нет. Страха не было. По-крайней мере, он был направлен не в том
направлении. Страх за Джеймса? Да. Страх за Тима? Конечно. Страх за саму себя? Нет. Тогда
что?
Я попыталась задуматься о своем побеге, который теперь был абсолютно невозможен, но тут
же громко фыркнула. Дело не в бетонных стенах или стальных дверях. И даже не в толпах
санитаров, медсестер или врачей с успокоительными. Дело во мне. Во мне и только. Я была
уверена, что не могу, просто не имею права сбежать. Будто я, давно забытая и стертая
препаратами я, на мгновение поднимала свое лицо и как бы говорила: «Ты знаешь, что это
невозможно». Я не могла вспомнить, кем была. Не могла рассмотреть ту старую себя, которая
существовала до жалкого существа, которым я была сейчас. Единственное, что у меня
осталось от меня же прежней, это уверенность в том, что я никогда не должна покидать стен
лечебницы.
И это пугало меня.
Свет бил по глазам даже сквозь веки. Мне пришлось закрыть лицо руками, чтобы не
ослепнуть. Кому-то пришло в голову настежь распахнуть стальную дверь, впустив тем
самым мощный поток солнечного света. Прежде чем я смогла бы привыкнуть к яркому свету, кто-то сгреб меня в охапку и резко поставил на ноги. Меня поволокли прочь из бетонной
коробки, и спустя какое-то время я смогла рассмотреть стремительно мелькающие камеры, в
которых не было больных. Куда бы меня ни волокли, это закончится плохо.
– Что происходит?
– сухим от жажды и долгого молчания голосом спросила я.
Санитар в обычной белой униформе продолжал крепко держать меня за руку и тащить за
собой, пропустив мои слова мимо ушей.
Я снова стала оглядываться, но постепенно перестала узнавать коридоры, по которым меня
вели. Лечебница была огромна, и без возможности свободно передвигаться по ней было
невозможно изучить все ее коридоры и корпуса. Сейчас вопрос Тима, по поводу