Эныч
Шрифт:
— Пожалуйста, приблизьте изображение, майор, — говорит Плухов. Вглядывается в экран.
«Ишь как закрякал, — отмечает Степанчук, двигая микшер. — Па-жал-ста. Глядишь, и спасибо скажет. Перед Москвой выпендривается».
— Благодарю вас, — произносит генерал. Гасит окурок о панель пульта. — А Энов, надо признаться, уверенно держится. Ни один мускул на лице не дрогнет. Будто не на задании, а на прогулке. Матерый враг.
Эн Энович задевает ногой за торчащий из асфальта кусок рельса. Падает, встает, продолжает идти.
— А это что, ынтэрэсно, за фынт? — настораживается Джугашхурдия.
— Да.
— Сначала жестикуляция Кувякина, теперь лже-падение «Чугуна», — говорит Степанчук. — Налицо присутствие постоянной связи с сообщниками.
— Надо поскорее разобраться в их системе сигнализации. Передайте видеозапись в отдел дешифровки, майор, — генерал разминает новую сигарету.
Эныч, Коля и Гена подходят к остановке трамвая. Гена ставит чемодан между ног.
— Чемодан поставил, — констатирует Степанчук. — Обратите внимание: между ног. А Кувякин сразу же руки в карманы убрал.
Генерал бросает взгляд на часы.
— Вы готовы, товарищ Ландсгербис? В десять пятьдесят вам надлежит подключиться к проведению операции. Капитан Дельцин рассчитывает на вас… Да, нелегко сейчас капитану.
Степанчук регулирует резкость изображения. Замечает:
— Надо полагать, им долго придется ждать. Трамваи сюда редко заглядывают.
Джугашхурдия поглаживает усы.
— Товарыш Стэпанчук, пока оны стоят, нэлзя лы уточныт, что там проызошло с паматныком?
Степанчук, не отрываясь от экрана, вызывает «девятого». Уточняет подробности. Джугашхурдия сосредоточенно выслушивает сообщение. Резюмирует:
— Осквэрнэныэ сватын — это наыболээ коварный удар по го-сударствэнным ынтэрэсам страны.
— Вернемся-ка к предыдущему сообщению, — вынув изо рта авторучку, тихо говорит Ландсгербис. — Я о событии на привокзальной площади, у другого памятника, где ваш сотрудник, находясь под гипнозовлиянием, совершил нападение на заслуженную скотницу…
— Неприятный момент, — генерал гасит сигарету, складывает руки на груди. — Майор Денисов — наш старейший, самый опытный специалист-эпизодник. За все время работы не имел ни одного провала, а тут…
— Хорошо — жив остался, — говорит Степанчук. — Если б интимный резервуар у Новодворской оказался чуть больше, голова бы вошла целиком, и тогда уж… Кстати, принцип все тот же — что с трубой, что с Тульским, что здесь — ничего ниоткуда не извлекается.
— Особенно обращает на себя внимание демонстративно-извращенный характер вражеских акций, — произносит Ландсгербис. — Очевидно, по их расчетам, подобные эффекты должны создать в городе трудноконтролируемые эмоциональные всплески.
— Нэ забывайтэ, что пострадавшаа ны кто ынаа, как дэпутат мэстного совэта, да к таму же наш внэштатный сотруднык… Сначала оны… эта… мэстнаго, а потом и Вэрховнаго захотат!
— Не позволим, — твердо говорит генерал. — Мда-а, серьезную игру затеяли, ребята…
— Я вот что хотел у вас спросить, товарищ Плухов, — постукивает блокнотом по спинке кресла Ландсгербис. — Много ли в вашем городе иностранцев?
— Майор, дайте, пожалуйста, распечатку, — распоряжается Плухов.
— Пожалуйста, Петр Сергеевич, — мгновенно откликается Степанчук. — В городе на сегодняшний день один иностранец. Болгарин. На монгола очень похож.
— Ыз соцыалыстычэского лагэра? — удивляется Джугашхурдия.
— Все они одним миром мазаны, — машет рукой генерал. Наблюдает в мониторе действия объекта: «Чугун» скребет спину. Плухов почесывает нос. — А кто у нас, Эдуард Иванович, за этим братцем-помидорщиком приглядывает?
— Как он год назад появился, я к нему сразу младшего лейтенанта Якоря прикрепил, — улыбается Степанчук.
— Есть ли здесь связь?.. — генерал задумывается. — Ну, хорошо, майор, запросите санкцию прокурора на арест. Про запас.
— Это мы хоть сейчас оформим, Петр Сергеевич. Прокурор всегда у нас в дежурной части торчит. В го играет. Бланки с печатями у меня в сейфе. Только фамилию вставить… Его не то Ангел Дядю Сынов, не то Сын Дядю Ангелов величают…
— Ишь ты, — генерал хмыкает. — Сынок Дядин! Как их только с такими именами к нам впускают.
— А им тут у нас быстрее атеистами сделаться, — говорит Степанчук, регулируя контрастность изображения.
— Да. Займытэс ыностранцэм, — говорит Джугашхурдия. — Толко нэ забывайтэ, что сэйчас нэ тэ врэмэна. Процэс общэвро-пэйской квартыры.
— Шутки шутками, но надо учитывать, — вновь слышится тихий голос Ландсгербиса, — что, как к иностранному, так и к имеющему выход за рубеж отечественному материалу, подход требуется крайне осторожный. Наши противники по каждому пустяку шумиху поднимают. Любой наш шаг вызывает нежелательный резонанс. Необходимы четкость и внимательность. Мне, к примеру, довелось одним батюшкой заниматься, имевшим имидж гонимого за веру. Он свою службу в антисоветские сборища превращал. Пришлось его брать: Ох как на Западе раздуделись! Мы думали, как до суда дойдет, так без международного скандала дело не обойдется. Хотели сначала составить обвинение по статье о гомосексуализме. Но я с ним две недели поговорил по душам — о Дяде, о вере, о добре, немножко о жизни нашей земной — он и осознал свои прежние заблуждения. Публично покаялся. Мы таким образом убили сразу двух зайцев — и человека спасли, и Запад на место поставили.
— Умно, — генерал протирает увлажненный дыханием Ландсгербиса затылок.
— Трамвай, — говорит Степанчук.
Подергивая корпусом, к остановке подползает полинялый вагончик. Проглатывает Эна Эновича, Колю и Гену. Тащится в угол экрана и скрывается из виду. Степанчук выключает монитор.
— Ну, что же, майор, — Плухов встает, разминает затекшие ноги. — Распорядитесь-ка насчет чайку. Будьте добры.
«Чайку захотелось? — Степанчук нажимает кнопку. — С сахаром? А ничего не слипнется?» Плухов идет к столу.
— Итак, подведем итоги…
— Это же надо! — возмущается прижатый к кассе Коля. — Сколько эту каракатицу прождали! Лучше б пешком пошли. Через ракетный завод… Полегче наваливайся!.. Я там дырку в заборе знаю… Черт-те что!.. Давайте ваши три копейки… Держите билет.
Эныч и Гена отделены от Коли несколькими спресованными телами пассажиров. Из середины салона несется тоскливо-плачущий мужской голос:
— Ну, куда я подвинусь… Ну куд… д-да… Ведь весь зажат… Е… бн… в… в конце-то концов!