Эоловы арфы
Шрифт:
— Вы хотите ввергнуть нас в пучину новых кровавых событий огромного масштаба, — вдруг словно проснулся Струве. — А ведь мы ценим свою революцию прежде всего именно за то, что пока все обошлось так тихо и мирно. Вы забываете, что мы маленькая страна. Мы хотели бы жить так, как вот уже двадцать лет живут в соседней с нами Швейцарии…
— О, понимаем! — усмехнулся выведенный из себя Энгельс. — Ваш идеал небольшая буржуазно-крестьянская республика. Маленькое поле деятельности для маленьких непритязательных людей. Государство в виде несколько расширенной общины, кантона. Маленькая промышленность, маленькая торговля, маленькое богатство и маленькая бедность. Я бывал в Швейцарии и все это видел
В поднявшемся шуме и гвалте трудно было что-либо разобрать. Министры вскакивали с мест, что-то кричали, протестовали, доказывали.
— Да, они хотят именно этого! — крикнул Зигель. — Но они забывают, что времена таких Аркадий прошли. И не понимают, что генералу Пёйкеру плевать на их мечты. Ему безразлично, что предавать мечу и огню — Аркадию или Вавилон. Слепцы!
Маркс тронул за рукав Энгельса:
— По-моему, нам уже нечего тут делать. Эти обыватели боятся, что события могут поглотить их любезную Аркадию, и потому не ударят палец о палец, чтобы придать им больший размах.
— Ну ты хоть поешь. Смотри, какая прекрасная ветчина, — ответил вполголоса Энгельс. — Во всех случаях, одерживаешь ли ты победу, терпишь ли поражение, надо быть сытым. Мы бы не были материалистами, если бы думали иначе. — Глаза Энгельса озорно смеялись.
— Нет, не хочу, — сказал Маркс, отодвигая тарелку с ветчиной. — Да уже и время. Пошли, Фридрих, пора. Сказать им что-нибудь напоследок?
— Скажи Брентано, что он по духу родной брат эльберфельдского Хёхстера и что, таких типов мы уже давно изучили.
Маркс встал и поднял руку. Гвалт довольно быстро смолк.
— Господа, наш обед затянулся. Нас ждут другие дела. Позвольте на прощание сказать, что вам все равно не удастся переждать бурю в тихой заводи. Ближайшие дни вынудят вас принять важные решения. И если эти решения будут смелыми, достойными нашего революционного времени, то считайте нас своими друзьями и братьями; если же ваши решения окажутся продиктованными страхом и желанием избежать исторической ответственности, то ни на какое наше сочувствие вам рассчитывать не следует. Прощайте, господа. Нам пора.
Маркс и Энгельс поднялись из-за стола, кивнули всему собранию и вышли. По коридору шли молча. А когда спускались по лестнице в вестибюль, Энгельс устало проговорил:
— Министры, полковники, послы… И все это только для услады собственного честолюбия… Неужели то же самое ждет нас и на левом берегу Рейна?
Маркс ничего не ответил. Он тоже вдруг почувствовал, что устал — от переездов, от встреч и разговоров, но более всего — от безнадежности.
В вестибюле к ним бросился Руге:
— Ну как? Вы сказали ему? Он понял, что это неприлично?
— Послом во Францию назначен Карл Блинд, — спокойно сказал Маркс.
— Этот мальчишка?! — Руге задохнулся от возмущения. — Он на двадцать пять лет моложе меня. Это еще один способ унизить старого борца за свободу! Ну, хорошо. Я завтра же еду в Париж. Я докажу Брентано!..
— Да, да, докажите ему, по крайней мере, что вы знаете французский язык лучше, чем Блинд, — насмешливо сказал Энгельс и увлек Маркса к выходу.
После долгого неподвижного сидения в закрытом зале им захотелось пройтись и подышать свежим весенним воздухом. Гуляя, они забрели в городской сад. Весна была здесь во всем зрелом блеске. Где-то в глуши им попалась уединенная скамья, и они блаженно опустились на нее, откинулись на спинку, вытянули ноги.
— Ах, красота! —
— Вне всякого сомнения, — охотно согласился Энгельс — Как Бирнамский лес.
Они помолчали, наслаждаясь прохладой тени, свежестью воздуха, буйством зелени.
— Знаешь, — вдруг встрепенулся Маркс, — я зверски проголодался. За этими словопрениями мне некогда было поесть. Надо бы куда-то пойти пообедать, но у меня нет сил…
— Я же тебе внушал: ешь, — нравоучительно сказал Энгельс. — Не хватает еще, чтобы из-за этих господ мы померли голодной смертью. — Он полез в карман, достал оттуда что-то завернутое в салфетку и протянул другу: — А ну…
— Что это?
— Ветчина.
— Откуда?
— Да оттуда! — Энгельс весело засмеялся. — С того самого стола.
— Фридрих! Ты с ума сошел! Правительственный обед… А если бы кто заметил?
— Кажется, министр внутренних дел заметил. Но мне наплевать. Что дороже — твоя жизнь или чье-то мнение обо мне? Уж если от Брентано нельзя добиться ничего больше…
— Но когда ты успел?
— Это уж мое дело. Тайна мастера.
— Тут и хлеб!
— Кто же ветчину ест без хлеба?
Маркс тоже засмеялся и принялся за еду.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
По последним сведениям, которыми располагали Маркс и Энгельс, временное правительство Пфальца должно было находиться в Шпейере — в городе, стоящем при впадении одноименной реки в Рейн, то есть на границе с Баденом, на самом восточном краю Пфальца. Туда на другой день утром друзья и отправились. Там они прежде всего надеялись повидаться со своим добрым приятелем Д'Эстером. Они хорошо знали его по Кёльну. Карлу Людвигу Д'Эстеру около сорока. Врач по профессии, он примкнул к революционному движению и вступил в кёльнскую общину Союза коммунистов, являясь одновременно членом Центрального комитета демократов Германии. До конца прошлого года, когда оно было разогнано кайзером, Д'Эстер был депутатом прусского Национального собрания, принадлежа к наиболее решительным деятелям левого крыла. У этого человека за плечами довольно богатый и разнообразный опыт, как жизненный, так и политический. Поэтому, когда началось восстание в Пфальце и он явился туда, то без особых усилий с его стороны приобрел большое влияние на членов временного правительства и на правительство в целом.
Маркс и Энгельс, естественно, рассчитывали воспользоваться и влиянием своего друга, и его осведомленностью во всех делах восстания. Но, увы, в Шпейере их ждала досадная неожиданность: правительство переехало в Кайзерслаутерн, с ним отбыл и Д'Эстер. Новое местопребывание правительства имело то преимущество, что находилось в самом центре Пфальца, но теряло бесспорное достоинство Шпейера, который находился в непосредственном соседстве с Баденом, с товарищами по восстанию.
Досада друзей была в значительной мере скрашена неожиданной встречей с Августом Виллихом. В недавпем прошлом прусский офицер, он уволился из армии, стал членом Союза коммунистов, деятельным революционером. Когда началось восстание в Пфальце, Виллих вместе с некоторыми другими соотечественниками, главным образом рабочими — участниками революции, находился в изгнании во Франции, в городе Безансоне, всего в нескольких десятках километров от Германии. Там он сформировал отряд — безансонскую рабочую роту — и явился с ним на помощь восстанию. Здесь, в Пфальце, отряд увеличился до нескольких сот, окреп и стал деятельной боевой силой.